Возвращение пастыря

О жизни различных религиозных общин в Иерусалиме

Возвращение пастыря

Александр Майстровой

"Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими". (Матф. 7:13-14)

Две тысячи лет потребовалось христианству, чтобы, пройдя огонь одержимости, воду распрей и медные трубы хвалебных гимнов, постичь эту истину.

Чем могущественнее и величественнее становилась церковь, тем больше нарастали ее гордыня, нетерпимость и очерствение. Любовь уступала место нарциссизму, смирение – лицемерию. Восточное православие и западный католицизм тонули в мелочных раздорах, бесплодной схоластике и корыстолюбии. Сомнение объявлялось ересью, поиск истины вел на костер. Проповедь бедности и смирения немедленно пресекалась, вкрадчиво и обволакивающе – как с францисканцами, и по-мясницки кроваво – как с гуситами или лоллардами. Покушение на догму безжалостно каралось – даже если оно совершалось во славу самой церкви, как это произошло с иезуитами.

Одновременно христианская идея теряла присущую ей первоначальную чистоту и прозрачность. Темные причудливые мифы языческих народов Восточного Средиземноморья подобно виноградной лозе оплели душу христианства, пропитали христианскую мысль, христианскую мифологию и искусство.

Протестантизм, в свою очередь, раскололся на множество направлений, каждое из которых, едва возникнув, подвергалось дальнейшему распаду. И если одни течения, как, например, шотландское пресвитерианство, ставили во главу угла моральные обязательства и идеалы служения, то другие, как свидетели Иеговы, превращались в замкнутую коммуну, противопоставлявшую себя и самому христианству, и миру вообще.

Высокомерие, ханжество и внутренние конфликты подточили казавшийся незыблемым фундамент великой религии, и наказание не замедлило последовать. Чудовищная резня армян – патриархов христианской семьи народов, стала мрачным предвестием новых жестоких испытаний.

Восточное христианство захлебнулось в крови, западное оказалось в осаде язычества, восставшего из туманов прошлого. Сперва его заставили трепетать новые нибелунги с "Майн кампф" вместо молитвенников, затем поклонники гедонизма, рядящиеся в одежды демократии и свободы, начали последовательно и настойчиво сокрушать здание церкви, превращая царство "блаженных духом" в Содом и Гоморру.

Христианство прошло через страдания, которых не знало со времен Нерона. Но страдание это вернуло христиан к самим себе. Оно заставило их вспомнить о своем предназначении и устыдиться своих деяний. Сила, блеск и слава уже не слишком заботят истинных христиан, к каким бы ветвям конфессии они ни принадлежали. Любовь к ближнему, но не власть над ним движет сегодня наставниками церкви. Более чем когда бы то ни было они понимают: не козни мнимого дьявола, а зияющая пустота собственной души отталкивает человека от Бога.

Церковь перестала претендовать на управление земными делами. Она стала духовной силой, и этим вернула себе свое предназначение: быть пастырем, но не судьей и тем более не прокурором.

Путешествие в страну Дуат

Копты, египетские христиане, считают себя родоначальниками истинной православной церкви – с ее мифологией, символикой и религиозными институтами. Но их собственное мировосприятие уходит корнями в дохристианскую эру – к мистериям Древнего Египта.

Египетская шкатулка на крыше мира

Место, которое обжили копты в Старом городе Иерусалима, необычно – крыша Храма Гроба Господня. Найти их не так уж просто. Лестница, ведущая через прилегающую к Храму маленькую эфиопскую церковь, выводит в каменный двор с чахлыми деревцами и приземистым куполообразным сооружением, похожим на обитель отшельника в пустыне. В противоположном конце дворика – стена с узким проемом, за которой и начинается мир коптов.

Вся община зажата на крохотном пятачке. Но первоначальное впечатление скудости обманчиво. Гроздь напластованных друг на друга церквей, пристроек, проемов, уступов, арок, вытянутый по вертикали лабиринт лестниц и сооружений – мир коптов напоминает многоярусный городок, спрятанный в пещерах, шкатулку с потайными замками и бесчисленными отделениями.

Он обращен вверх, но уходит и вниз: скрытая приделом церкви Святой Елены крутая узкая лестница спускается в мрачный подземный колодец, чей холод неподвластен царящему снаружи палящему зною. Охлаждаясь ночью, водяные пары покрывают изморозью потолок пещеры и, оттаивая днем, возвращаются в черную гладь колодца крупными каплями. Эта ритмичная "капель" в замкнутом мрачном пространстве создает жутковатую атмосферу – воплощение безмолвного царства Осириса, куда уходили для грядущего суда души мертвых.

Несколько сот коптов живут в этом миниатюрном городе. Значительная часть их – священнослужители и монахи, смуглые, обожженные солнцем люди с черными бородами, в ниспадающих черных галабиях и цилиндрических черных шапочках. Так они одевались две тысячи лет назад, так одеваются и сегодня. Их мир столь же мало изменился, как и они сами. По-прежнему более чем в какой-либо другой христианской общине они обладают непререкаемым авторитетом и пользуются особым почитанием, сопоставимым с благоговением перед жрецами в античном мире.

Священник у коптов – и духовный лидер, и наставник семьи, и даже лекарь. "Копты очень близки к церкви. Они сначала идут к священнику, а потом – к доктору. Мы верим, что если просишь и молишься – сможешь получить то, к чему стремишься. И священник помогает человеку, чтобы его просьбы были услышаны", – говорит Хильда Салим Мананос, глава коптского колледжа Сант-Димионос и одновременно представительница общины.

Хильда подчеркивает исключительную верность коптов традициям. Их церкви не случайно имеют так мало общего с  величественными православными и католическими соборами. Неброские, встроенные в сплошной узор хаотичных каменных построек, выкрашенные изнутри в белый цвет, они напоминают первые базилики, которые возводили нищие отшельники в египетских пустынях.

То же касается и стиля, в котором написаны иконы, – плоскостные, нарочито красочные, лубочные, немного наивные. Хотя написаны они совсем недавно, и, кстати, родственником Хильды. Но то, что выглядит упрощением, убеждает она, – не небрежность и не безвкусица. Так рисовали египтяне в начале первого тысячелетия, и таким переняли этот стиль византийские, а позже и древнерусские художники.

Вообще же, убеждена Хильда, копты и есть подлинно православные, а их отделение от остального православного мира – результат политических интриг Византии: "Мы вовсе не монофизиты (раннехристианское направление, отколовшееся от церкви). Нас превратили в раскольников из-за политических разногласий".

Точка зрения Хильды Салим Мананос – не ее собственная версия. Таков официальный подход коптской церкви, считающей себя не только носительницей подлинного православия, но и основоположницей христианской религии.

Отлучение патриархов

Символично, что центр коптской общины находится на крыше Храма Гроба Господня. Вытесненный, с одной стороны, из главной христианской святыни, он, с другой, возвышается над собранным в ней созвездием церквей – православной, католической, греко-католической, армянской и сирийской.

Копты – потомки древних египтян – считают себя (и не без оснований) первопроходцами христианства. Александрия долгое время была центром христианской учености. Здесь возник первый монастырь и учреждены законы монашества. Из Египта вышли первые и наиболее известные богословы, на тысячелетия определившие мироощущение христианства, – от Климента, Оригена и Дионисия до Афанасия Александрийского и патриарха Кирилла.

При этом сами копты многое переняли от древнеегипетской культуры. Характерный пример - их письменность: смесь греческого алфавита с древнеегипетскими иероглифами, хотя используют ее только при богослужениях и в комментариях к религиозным текстам.

Многие мистические образы и символы также были в той или иной степени заимствованы коптами у египтян и позднее вплелись в древнехристианский фольклор: птица Феникс, возрождающаяся из пепла; Георгий Победоносец – символ христианской добродетели; Христофор Псоглавец; единорог. Георгий Победоносец на египетских изображениях – воин на вздыбленном коне с копьем, поражающий крокодила или бегемота. В Христофоре Псоглавце без труда угадывается бог Анубис, проводник умерших в царство мертвых. Рог единорога, некогда символ фаллоса, превращается в орудие возмездия "согрешившим девам".

Наконец, раннехристианская икона с ее плоскостным, внешне примитивным изображением, выглядит, как производная египетского рисунка. Археологические находки подтверждают это поразительное сходство: первыми иконами считаются так называемые "фаюмские портреты" – изображения святых, найденные в египетском городе Фаюме...

Древнеегипетские верования, перестав существовать в виде ритуальных богослужений, остались в коллективной памяти народа, вплились в новое учение, пришедшее на землю Египта, и вместе с ним распространились по всему миру. Они дали христианству веру в чудо преображения, смутную, но стойкую тягу к некоему мистическому знанию, сокрытому от мира и доступному лишь избранным. Не потому ли все тайные европейские ордена – от тамплиеров до розенкрейцеров и масонов – видели себя духовными наследниками "посвященных" Древнего Египта?

Декабрь 2001

Тень бездны

Свидетели истории, армяне стали первопроходцами христианства и его мучениками. Прошлое – память о древнем происхождении и боль пережитых страданий, апофеозом которых стала резня 1915 года, – и сегодня "пеплом Клааса" стучит в сердца сынов и дочерей этого народа.

Карты – первое, что бросается в глаза при входе в Армянский квартал с площади Давида. Карты на стенах зданий, на решетках оград, на асфальте. Пожелтевшие, выцветшие и совсем свежие; черно-белые и цветные; с контурами современных государств Ближнего Востока и с границами начала века.

Все они испещрены красными кружками – яркими или потускневшими, похожими на пятна засохшей крови. Это места, где в начале ХХ века были вырезаны, замучены, растерзаны сотни тысяч армян, спасавшихся от турецкого геноцида. Кровавый "крестный путь" – от подножья Кавказских гор до Ливана, Галилеи, Иудеи. Через Турцию, Сирию, Курдистан – красные точки, маленькие и большие, с названием мест, дат, числа погибших. Страшная память – память о первом в мире этническом геноциде, прелюдии Катастрофы.

Лишь немногие прошли эту дорогу смерти и выжили, дойдя до Иерусалима – конечного пункта страшной Одиссеи. Город, более полутора тысяч лет назад подаривший армянам свет новой веры, дал им прибежище в самый мрачный час их истории. Они осели в нем и полюбили его – как полюбили Святой город их далекие предки, пришедшие сюда еще во времена Римской империи...

История в фотографиях

...Магазин-студия Кеворка Каведжяна находится в глубине христианского квартала Старого города – на дороге, ведущей к Виа Долороса. Кеворк говорит, что не испытывает недостатка в посетителях – западные туристы и тянущиеся к экзотике израильтяне частенько заходят сюда, чтобы приобрести фотографии, запечатлевшие драматическую историю Иерусалима. Окруженный бесчисленными лавочками с сувенирами, одеждой и восточными пряностями, магазин Кеворка сразу привлекает к себе внимание. Он уникален: вряд ли в Израиле существует еще одна столь многообразная коллекция, собранная представителями двух поколений – самим Каведжяном и его отцом.

В коллекции Каведжяна – 1400 фотографий. Старые пожелтевшие дагерротипы, сделанные лет семьдесят назад, соседствуют с глянцевыми цветными снимками. Перед нами – документальная хроника событий, происходивших в Палестине с начала тридцатых годов по сегодняшний день.

Кеворк показывает снимки. Бесконечная череда сюжетов: кочевники-бедуины, разбившие палаточный лагерь у городских стен; английские и немецкие путешественники, странствующие по Палестине; феллахи, забивающие скот прямо на улицах, среди торговых рядов и лепящихся друг к другу ветхих построек; британские солдаты, обыскивающие группу палестинских подростков в разгар восстания 1936 года; террористы, повешенные на площади у Яффских ворот по приказу колониальной администрации; религиозные евреи в долгополых халатах и меховых шапках, зажатые в крохотном пространстве между Стеной Плача и арабскими постройками; иорданские легионеры на стенах Старого города; израильские десантники, штурмующие оборонительные укрепления иорданцев; евреи в кипах, вывешивающие бело-голубые флаги на арабских домах; первые западные туристы с фотокамерами, нерешительно озирающиеся по сторонам в толпе идущих на пятничную молитву арабов; мусульманские женщины в черной парандже – первые признаки нарастающей исламизации; палестинцы на Храмовой горе, швыряющие камни в израильских полицейских у Стены Плача; салют в Иерусалиме и торжества, посвященные трехтысячелетнему юбилею основания города…

И среди всех этих фотографий – снимки Армянского квартала. Их непропорционально много, и они особенно дороги Каведжяну – это его община, его память, его микромир, который тает, подобно догорающей свече.

"Нас, армян, здесь, в Иерусалиме, с каждым годом все меньше. У меня три брата и сестра – все они уехали. В Америку, Францию, Канаду. Здесь очень мало возможностей найти себе место, заработать на жизнь. Получить работу по специальности трудно, открыть свое дело еще труднее", – говорит Кеворк.

Он не жалуется. До поры до времени его фотостудия процветает, она на голову выше большинства аналогичных студий в стране. Но нельзя знать, как пойдут дела в будущем.

"У нашего народа нелегкая судьба. Судьба скитальцев. Моему отцу пришлось пережить столько, что хватило бы на десятерых. Я молю Бога, чтобы этой участи избежали мои дети", – признаётся Кеворк.

Дорога скорби: Эчмиадзин – Иерусалим

Элия Каведжян, чьим именем и названа студия Кеворка, менее всего думал о том, что фотографирование станет его главной профессией и источником дохода. Пятилетний Элия единственный из своей семьи уцелел во время резни армян в Урфе – маленьком городе, который сейчас находится на турецкой территории. Его родители, пятеро братьев и все родственники были вырезаны турками. Единственную свою сестру, оставшуюся в живых, Элия отыскал спустя восемнадцать лет в сирийском городе Алеппо (Халеб).

Во время резни Элия спрятался от погромщиков в саду и благодаря этому уцелел. Группа армянских беженцев подобрала его, пятилетнего ребенка, и взяла с собой в горы, куда турецкие солдаты не поднимались. Так начались скитания Элии, которые продолжались более десяти лет. Вместе со своими соотечественниками он перебирался с места на место в поисках пристанища, в вечном страхе перед турками и свирепыми курдскими бандами.

Во время очередного перехода (беженцы пытались добраться до Ливана) группу обнаружили курды, жившие на юге-востоке Турции. Стариков и "доходяг" вырезали, детей и подростков отдали в рабство. У пленников, попадавших в руки курдов, не было шансов на выживание. Элию спасло вмешательство американских миссионеров, развернувших свою деятельность на Ближнем Востоке. Прослышав о пленении армянских детей, американцы выкупили Элию и еще нескольких подростков и доставили их в Ливан, а оттуда – в Назарет. Благодаря вмешательству американской благотворительной организации были спасены тысячи армянских детей.

Из Назарета Элия Каведжян переселился в Иерусалим. Город поразил его своей необычностью и древностью. Хотя красивым его никак нельзя было назвать: скопление обветшалых строений за стенами, окруженными мрачными Иудейскими горами, грязь на пыльных, узких улицах Старого города, зловонный восточный базар, верблюды у покосившихся караван-сараев, разношерстная толпа бедуинов, паломников и нищих…

Тем не менее поразительное сочетание стилей, культур и эпох потрясло Элию. Внешняя неказистость, даже безобразие и вместе с тем загадочная притягательность и для Востока, и для Запада подтолкнули его к мысли запечатлеть на фотопластинах этот странный город, так причудливо вобравший в себя арабскую патриархальность, древний мистицизм и сумеречную монументальность средневекового христианства.

Элия Каведжян увлекся фотографией, стремясь зафиксировать каждый важный момент в жизни Иерусалима. По словам Кеворка, его отец словно чувствовал, что этому городу, внешне мало чем  отличающемуся от бесчисленных старых крепостей в Палестине, Сирии и Египте, предстоит чудесным образом воскреснуть из небытия.

"Фотография захватила отца. Возможно, она помогала ему забыть прошлое, спастись от воспоминаний. Он был одержим желанием запечатлеть историю и заразил этим меня", – улыбается Кеворк.

Элия с семьей поселился у Мусорных ворот, но мастерскую открыл не здесь, а в глубине христианского квартала, где работалось спокойней и безопасней. С 1940 года фотографирование было поставлено на поток – хобби превратилось в бизнес, который давал доход для всей семьи. Причем доход этот был относительно постоянным – фотографии покупали даже в военные годы. Сначала – английские солдаты и арабские купцы. Затем – иорданцы, а с 1967 года – израильтяне, желавшие приобрести фотографии в память о событиях, в которых участвовали они сами или их отцы.

Семья Каведжян еще больше расширила свой бизнес, начав приобретать у других фотолюбителей снимки, связанные с историей города. Некоторые из дагерротипов, купленных ими, датируются 1840 годом.

<Дело передается по наследству. От Элии – к Кеворку, теперь – к сыну Кеворка.

"Посмотрите, – Кеворк показывает на цветные снимки, запечатлевшие современный Иерусалим, – это уже вклад моего сына. Ему нравится фотографировать, и я рад этому. Надо очень любить это дело, иначе оно становится непосильным бременем. Приходится постоянно искать сюжеты, запечатлевать все, что хоть сколько-нибудь стоит внимания. На это уходит масса времени. Плюс еще необходимо вести дела. У меня нет сомнений, что мы могли бы преуспевать. Сомневаюсь только, что ситуация позволит нам остаться здесь..."

Кеворк тревожится не только за благополучие своего предприятия, но и за будущее города. Не исключено, говорит он, что придется бросить все нажитое и перебраться к родственникам в США или Канаду. Но это – в крайнем случае. Семья Каведжян любит Иерусалим, и мысль о возможном расставании с ним вызывает у членов семьи боль и страх. Этот город стал для них домом, родиной, особенным, неповторимым миром со своей жизнью и своей атмосферой.

Между светом и мраком

Армянские паломники-христиане появились в Иерусалиме уже в начале IV века, когда европейские народы – франки, саксы, готы, бургунды и славяне – еще носили волчьи шкуры, предавались языческим оргиям и поклонялись идолам – богам войны и плодородия.

К этому времени история армян, уходящая корнями в царство Урарту, насчитывала более тысячи лет. Поныне не стерлись из памяти поколений воспоминания о том, как Великая Армения Тигриса II со столицей в Арташате на равных вела переговоры с Римом, Персией и Византией.

Истории было угодно, чтобы именно армяне стали едва ли не первым народом, сделавшим христианство государственной религией. Предание о принятии армянами христианства красочно и полно драматизма. Главные персонажи: проповедник Григорий (его именем называется конфессия), служивший при царском дворе и обращавший в праведную веру огнепоклонников; царь, раздраженный еретическими идеями своего слуги и бросивший его в темницу; сестра царя, благодаря которой Григорий был освобожден, а христианство стало официальной религией Армении.

Осененные крестом, армяне потянулись в Иудею, чтобы прикоснуться к древним камням, по которым ступала нога Иисуса. За паломниками следовали ремесленники и торговцы. Прибывая на Святую Землю, армяне строили церкви и открывали караван-сараи, вели торговлю и занимались ремеслами, переписывали священные книги и служили чиновниками у византийских императоров.

На какое-то время они вдохнули жизнь в разрушенный и опустошенный город. В VI веке армянская община Иерусалима насчитывала почти десять тысяч человек. Одних только армянских церквей на территории нынешнего Старого города было около семнадцати. В караван-сараях могло разместиться до пятисот человек – богомольцев, священников, торговцев. Но персы, разгромившие в VII веке византийские войска, вырезали часть армянской общины и заставили бежать из своих домов остальных.

Между тем сама Армения погружалась во тьму средневековья. Мужество и верность христианскому идеалу не спасли армян от жестоких испытаний. Разделенная Персией и Византией, Армения потеряла самостоятельность, а нелепая ошибка, допущенная при трактовке постановлений Халкедонского собора, привела к тому, что армяне, вопреки собственному желанию, причислили себя к монофизитам и оказались выведены за рамки ортодоксального христианского мира.

<Положение армян в Иерусалиме было отражением бедствий и тягот их соотечественников в Армении. Армянский квартал неуклонно сокращался, и короткое процветание при короле Катуме (армянине) в период правления крестоносцев вновь сменилось долгим беспросветным упадком.

Кульминацией трагедии армян стал геноцид 1915 года, но, по зловещей иронии судьбы, эта катастрофа дала новый толчок развитию армянской общины Иерусалима. Около сорока тысяч армян добрались до Святого города, были с энтузиазмом встречены своими соотечественниками, предоставившими им кров и элементарную помощь, и оживили застывший в тысячелетней дремоте мир.

Тем не менее и этот подъем был непродолжителен. Тысячи иерусалимских армян, напуганных арабскими волнениями и не видевших для себя никаких экономических перспектив, уезжали в Америку и Францию, где уже сформировались значительные и влиятельные армянские общины. Другие устремлялись в благополучный, находившийся тогда под французским влиянием Ливан. Все больше молодых людей, окончив школу, уходили в "большой мир" – за стены Старого города. Не помогали ни негласное осуждение смешанных браков, ни толстые стальные ворота, которые традиционно закрываются каждый вечер в десять часов, напоминая об обособленности общины.

Сегодня Армянский квартал – самый маленький в Старом городе. Здесь всего одна улица – улица Армянской патриархии. Остальные крошечные, петляющие между домами переулки трудно назвать улицами, как бы они ни именовались на картах. Армян здесь осталось менее трех тысяч – в два раза меньше, чем жителей в соседнем Еврейском квартале.

Опрятный и заботливо ухоженный Армянский квартал с лабиринтами переходов и уютными тихими двориками, прячущимися между построенными в середине века монументальными каменными зданиями, увядает. Увядает кротко и умиротворенно, с достоинством человека, встречающего неизбежный закат без жалоб и злословия – среди старых фотографий и выцветших писем, над которыми витают призраки прошлого.

На перекрестке ветров

Почти все живущие тут люди – или сами потомки жертв геноцида, или связаны семейными узами с детьми и внуками переселенцев. Едва ли не каждый здесь хранит трагическую и страшную историю своих отцов и дедов, а его собственная жизнь полна изломов и драматизма.

В своей приемной рядом с собором святого Иакова, на фоне портретов многочисленных предшественников, отец Размич (в миру – Размич Богасян) рассказывает о причудливых поворотах судьбы, вознесшей его на должность главы Армянской патриархии Святого города.

Отец Размича Богасяна оказался единственным из всей семьи, кто спасся во время резни 1915 года. Ему было тогда всего девятнадцать лет. Раненного, его обнаружила среди развалин дома сердобольная турчанка и, выходив, переправила с помощью своих родственников в Анатолию. Оттуда он через Ливан добрался до Иордании и познакомился со своей будущей женой, матерью Размича. Ее семья, хотя и не пострадала от погромов, предпочла бежать на юг – в более спокойные земли. "Отца все время мучила память о погромах. Он часто говорил о мести туркам, но месть эта воплощалась в весьма своеобразной форме, – улыбается отец Размич. – Он считал, что должен родить как можно больше детей и дать им армянское образование. Насилие он отвергал".

Размич родился в 1929 году, а через несколько лет его семья перебралась в Иерусалим. Он запомнил мрачные сцены конца тридцатых годов: арабские волнения, закрытые лавки и магазины, страх и тревожное ожидание... Хотя Богасян получил традиционное религиозное воспитание, он не собирался оставаться в беспокойной Палестине и, закончив школу ювелиров, эмигрировал вместе с братьями в Австралию.

Профессиональная карьера Размича не удалась, зато более чем удалось восхождение по ступеням церковной иерархии. В какой-то момент руководство армянской общины, распознав в Богасяне подходящие для священнослужителя качества, предложило ему поступить в религиозную семинарию при Эчмиадзинском григорианском комплексе. Когда Размич уже заканчивал семинарию, оказалось, что на него "положил глаз" престарелый патриарх иерусалимской Армянской патриархии. Духовный глава армянской общины Святого города искал достойного преемника – человека с религиозным образованием, энергичного и, что немаловажно, знакомого с местными специфическими проблемами.

Богасян идеально отвечал этим требованиям. В результате, вместо того чтобы вернуться в Сидней, Размич отправился в Палестину, которую покинул несколько лет назад. "Я принял предложение и перебрался в Иерусалим. Менее всего я ожидал, что вернусь сюда. Это был непредсказуемый поворот судьбы. Братья остались в Австралии и не собираются уезжать из этой страны", – рассказывает он.

Отец Размич не испытывает оптимизма по поводу будущего армянской общины. По иронии судьбы одна из главных причин ее упадка сегодня – в притязательности и высоком уровне образования. Армянская молодежь получает превосходное образование: в школах изучают, кроме армянского, еще еврейский, арабский, французский и английский языки. Перед выпускниками местных гимназий открыты все двери, и многие не хотят заточать себя в стенах крошечного квартала.

"Молодые люди уезжают учиться на Запад – во Францию, Америку, Канаду, заканчивают университеты... и остаются там, – говорит отец Размич. – Я не могу осуждать их. Здесь у них практически нет перспектив".

Отношение армян Иерусалима к окружающему миру противоречиво – несмотря на обособленность, они стараются поддерживать хорошие отношения и с арабами, и с евреями. В последнее время стремление к большей открытости преобладает над традицией самоизоляции, но это таит в себе еще одну опасность – ассимиляцию.

"В Иерусалиме смешанные браки в основном – с арабами-христианами. В Тель-Авиве я знаю многих молодых людей и девушек, которые связывают свою жизнь с евреями. С мусульманами в браки почти не вступают. Если такие случаи и есть, то они единичны", – говорит отец Размич.

В стенах маленькой Армении

Тридцатипятилетний Иван Манугян, работник армянского музея, пока, по его словам, не думает ни об эмиграции, ни об уходе из своей общины. Несмотря на чисто русское имя, он не знает по-русски ни слова. Иврит? Да, он может сносно разговаривать на иврите, но предпочитает вести беседу на английском.

Дед Манугяна – один из тех, кто нашел убежище в Иерусалиме во время армянского геноцида в 1915 году. Родители некоторое время назад уехали в Америку, но Иван говорит, что не собирается следовать за ними. Он доволен своей работой и привык к городу, в котором вырос. Америка представляется ему страной тяжелой и жестокой.

Армения? "Конечно, мне хотелось бы побывать там, но сейчас – не то время. Возможно, я поехал бы в Ереван – посмотреть, но пока просто нет денег".

Манугян подробно рассказывает об армянской резне, о зверствах турецких солдат, о беженцах. Приглашает посетить Армянский квартал 24 апреля – в этот день община ежегодно проводит церемонию в память о жертвах геноцида.

Испытывает ли он сам ненависть к народу, чьи сыновья менее века назад вырезали армянские деревни? Иван говорит, что нет.

"Мы должны знать об этом, должны самим себе все время напоминать о том, что было. Но это не значит ненавидеть. Никто из нас, кроме горстки фанатиков, не желает туркам того, что они сделали нам. И потом... Сегодня есть две армянские патриархии за пределами Армении: одна в Иерусалиме, другая – в Турции. Это жизнь. Ничего не изменишь..."

Музей армянского искусства – одно из немногих мест в Армянском квартале, которое, наравне со знаменитым собором святого Иакова, регулярно посещают туристы. Когда-то здесь находился монастырь Масличного дерева, по преданию построенный на месте дома первосвященника Ханана, где, согласно традиции, был заточен перед распятием Христос.

Первый этаж П-образного здания – административные помещения, сам музей находится на втором этаже. Гравюры, изображающие церкви с остроконечными куполами, картины Кавказа и надписи на армянском языке создают иллюзию, что ты находишься за тысячи километров от Иерусалима – на земле, как и Палестина, познавшей слишком много горя, но почти не знавшей покоя. Как и евреи, армяне надеются, что судьба будет, наконец, милостива к ним. Они верят в будущее своей родины и... продолжают жить вдали от нее – среди других народов, в странах более спокойных и благополучных.

"Мы уповаем только на Бога. Благодаря ему мы все еще сохранили себя в этом мире и с его помощью одержим победу, окруженные врагами и отрезанные от всего мира. Мы пережили немало боли, видели многие цивилизации, канувшие в Лету. Ассирийцы, вавилоняне... Где они? А мы остались народом, и у нас есть своя земля", – гордо говорит отец Размич.

Февраль 1996 – март 1999

Древо Лота

Покинув родных и свой "рай" в Мельбурне, она приехала в Иерусалим, чтобы молиться за любовь на Святой Земле, отравленной ненавистью и страхом.

Жемчужина в камне

Легенда гласит, что здесь похоронен Шота Руставели. В начале XII века, выполняя волю царицы Тамары, он пришел в этот монастырь, монастырь Креста в Иерусалиме, чтобы восстановить его, был очарован им, принял монашество и остался здесь до конца жизни. То был подарок великого поэта своему народу, и сегодня, хотя монастырь принадлежит уже греко-православной церкви, для грузин он все равно – частица их души.

В монастырь Креста трудно влюбиться с первого взгляда – в нем нет ни роскоши, ни величественности, ни изящества. Чтобы почувствовать все это, надо побывать в нем, окунуться в сумеречную прохладу стен и сводов, позволить древности проступить через современность.

Расположенный в нескольких минутах езды от центра Иерусалима, он спрятан между холмами, скрыт в лощине за скрещением дорог. Приземистый и тяжеловесный, в панцире из массивного камня, он выглядит мозаичным и многослойным, когда входишь внутрь через низкие сводчатые ворота. Гранит в изумрудном окладе зелени среди сухих трав. Прибежище для отшельников в Иудейских горах. Греческая крипта в рукотворной скале: лики святых в позолоченном отблесками иконостаса матовом свете лампад, блики свечей в темных переходах, запах воска и благовоний. Отзвук истории, тень Византии – не напыщенно-заносчивой в преддверии заката, но строгой, разноликой, охраняющей камнем свою веру. Той, что была в начале своего существования, когда под знаменами новой религии устремилась на завоевание мира.

Православные верят, что здесь хранился крест, на котором распяли Иисуса Христа. Когда в VII веке персы вторглись в Святую Землю, разрушая соборы и церкви, крест был вывезен из монастыря в Персию. Затем византийский император Ираклий, вторгшись в Персию, разгромил вражеское войско и в качестве одного из условий мира потребовал вернуть святыню. Привезя реликвию в разрушенный монастырь, он приказал разобрать завалы и обнаружил на одном из камней дату возведения монастыря – 367 год: менее полувека после принятия христианства императором Константином.

Возвращение Иверской божьей матери

Монастырь был восстановлен, а еще через пять веков реставрирован – с помощью Шота Руставели. К тому времени монастырь уже принадлежал грузинской православной церкви: он был подарен Грузии Византией за ее участие в распространении христианства. В XVIII веке монастырь перешел во владение греческой церкви, но убранство и роспись напоминают о его прежних владельцах. На двух колоннах отчетливо видна надпись, сделанная на старогрузинском. Язык этот давно уже не существует – специалисты считают, что письмена были выведены около 1300 лет назад.

Иконостас, по преданию, был расписан во времена Шота Руставели (возможно, и при его участии), а потом отреставрирован. Сам грузинский поэт изображен между двумя святыми – стоя на коленях, он склоняет голову между двумя возвышающимися над ним святыми-"великанами".

Гордость монастыря – Иверская Божья Матерь. По преданию Богородица участвовала в собрании апостолов, когда они решали, кто в какую часть света отправится проповедовать. Деве Марии надлежало собираться в Грузию, но она так и не попала туда. Святой Лазарь, которого воскресил Христос, к тому времени проповедовал на Кипре, был при смерти и попросил ее приехать к нему. Богородица отправилась на Кипр, а вместе себя в Иверию послала свой портрет. Ее изображение стало самой почитаемой иконой в этих краях. В 2000 году икону Иверской Божьей Матери подарил монастырю Эдуард Шеварднадзе во время визита в Израиль.

Вторая икона, которой гордится монастырь, и очень почитаемая православными, – образ Иоанна Дамаскина, привезенный сюда в XVII веке с Кипра. Иоанн, уроженец Дамаска, был одним из образованнейших людей своего времени. Приняв христианство, он переводил Тору с арамейского на латинский и греческий языки. Его образованность и благочестие возбудили зависть и ненависть у простолюдинов, и, идя у них на поводу, римский наместник распорядился отрубить ему руку – дабы он не мог более писать. Но едва это произошло, Иоанну явилась божья матерь. Она сказала, чтобы он приложил отрубленную кисть к руке, и приложенная кисть удивительным образом прижилась.

В монастыре – один из старейших в мире крест. Более шестисот лет он простоял на Голгофе, прежде чем был перенесен сюда, в монастырь Креста. Крест, вспоминает сестра Мария, послушница монастыря, мироточит. Несколько раз, один раз – на еврейскую пасху, она чувствовала острый запах мирры. Дважды сестра Мария и еще одна послушница видели, как из-под ребер Христа течет мирра.

Но главное – не реликвии монастыря. Главное – место, в котором он находится, и все, что с этим местом связано.

Согласно церковному преданию, монастырь построен на месте, где росло дерево, из которого был сбит крест для Христа. Дерево взросло из посохов, полученных Авраамом от ангелов в дубраве Мамре. Посохи Авраам передал Лоту, когда тот совершил кровосмесительный грех с дочерьми. Чтобы искупить свою вину, Лот должен был посадить посохи и поливать их водой из Иордана. Сорок лет Лот носил воду, преодолевая искушения дьявола, чтобы саженцы проросли и пробились сквозь каменистую землю. И они проросли, превратившись в тройное древо – сосну, кипарис и кедр. Царь Соломон приказал срубить его, чтобы использовать его для постройки Храма, но бревна то увеличивались, то уменьшались в размере, и строители выбросили их в "овечью купель". Сотни лет лежали здесь деревья, и вода в купели стала целебной – больные и калеки, окунавшиеся в нее, исцелялись. О срубленном дереве вспомнили, когда наступил момент распятия Христа.

"Сюда приходят религиозные евреи, арабы, я показываю им иконы, на которых изображена история древа, и спрашиваю их: сказано ли в Библии, святой книге всех трех религий, что есть только один "избранный народ"? Что Авраам благословляет только евреев? Или арабов? Или – русских? Я спрашиваю их, и они не знают, что ответить. Потому что Авраам говорит обо всем человечестве, и дерево, посаженное Лотом, – символ жизни для всех религий", – говорит сестра Мария, послушница монастыря, склонившись у отверстия, где, по преданию, росло дерево. Она верит, что оказалась здесь, на этой земле, где святость и жестокость соперничают друг с другом, чтобы молиться и просить Бога о заступничестве. Заступничестве за всех – евреев, мусульман, христиан.

Сестра Мария

Два года живет здесь Мария. Скоро она должна принять обет и тогда станет монахиней. А пока она только готовится к своему едва ли не самому главному в жизни экзамену. "Бог ведет меня, ведет удивительным образом, он открывался мне, когда мне казалось, что я теряю путь".

Путь Марии – прыжок в пространстве и времени, совершенный по своей воле, по зову сердца. Из суетности – в незыблемость, из хаоса внешней свободы в упорядоченность свободы внутренней. Она приехала из Австралии, где работала в музее научным сотрудником. Прадед Марии был консулом царской России в Сиднее. Женился на католичке, решил не уезжать из Австралии, но его жена приняла православие, и их дети и внуки остались православными. Семья Марии жила в русской колонии в Мельбурне, говорили между собой по-русски, и потому она свободно владеет русским.

Что вывело ее в другой мир, что заставило покинуть родину и изменить жизнь? "Судьба посылала мне знаки. В детстве я мечтала стать монашкой. Потом жизнь пошла по другому руслу, но Господь вывел меня на этот путь. В одночасье я потеряла все сбережения, вся жизнь перевернулась. Я должна была сделать выбор".

Трудный выбор. К тому времени у Марии были уже не только дети, но и внуки. Оставить их, уехать в другую страну – все равно что вырвать сердце из груди. Мария пошла на это во имя служения Богу. Она отправилась в Святую Землю, где уже была не раз, – только теперь не богомолкой, а послушницей. Чтобы привнести чуть-чуть любви туда, где так много скопилось зла. Она шагнула в пустоту и потом не раз думала вернуться назад, в привычный мир, на родную землю.

"Бог вел меня..." По крайней мере дважды она ощутила его руку. В церкви, куда Мария хотела поступить, игуменья отказала ей. Мария была готова реставрировать иконы, но настоятельнице показалась, что Мария чересчур стара для этого. "Мой опыт, мои знания были не нужны. Хотя я профессиональный реставратор, я много лет занималась этим в музее. Настоятельница хотела иметь девочку на побегушках, я же осталась без ничего и никого. Одна в чужом мире".

Мария пошла в Старый город – больше она не знала, куда идти. Если бы не встреча, произошедшая здесь, она, скорее всего, вернулась бы в Австралию. На улочках христианского квартала она познакомилась с женщиной-католичкой из арабской деревни Абу-Гош. "Они приютили меня, никто не давал мне понять, что я чужая, потому что православная. Хотя потом наш священник, услышав, что я живу у них, сказал: "Как ты можешь водиться с католиками?!" Вот пример, когда яд своей инаковости отравляет сердца..."

Тот самый "батюшка" из Старого города направил ее в монастырь Креста. "Я была поражена, когда попала сюда. Все запущено, мусор не убирался годами, повсюду грязь. Начала работать, но вскоре почувствовала, что не в силах справиться с этим. Усталость накопилась огромная, мне казалось, что я не выдержу и надо возвращаться домой. Хорошо помню день, когда уже упаковала чемоданы. Был вечер. Я вышла из кельи, чтобы проститься с монастырем. Кроме меня, никого в тот день больше не было. Неожиданно я увидела смутный свет, идущий из церкви. Решила, чтобы забыла повернуть выключатель. Вошла внутрь – свет выключен. Подумала: может быть, кто-то спрятался внутри церкви. Стало страшно, но я зажгла свечу и обошла церковь. Никого не было. А свет оставался. Он был не сильный, но ровный и как будто шел отовсюду. Мне стало жутко. Начала молиться, потом села на стул у стены, взяла Библию и открыла ее не глядя. Первый стих, увиденный мною, был: "Тебе дан талант – не зарывай его..." Я поняла, что это знак, и осталась".

Вскоре жизнь показала Марии, что ее знания и умения нужны здесь. "В одном православном монастыре я увидела старые и очень ценные иконы. Они были в ужасном состоянии. Я взялась за реставрацию, и игумен и монахи глазам своим не поверили, когда увидели их обновленными. Мне они сказали, что пытались отреставрировать их, но на самом деле только "замазывали" стертые и покрытые грязью места. И иконы портились еще больше. В тот день я почувствовала, что сделала что-то и для церкви, и для веры".

Но главное – не реставрация древностей. Главное – реставрация сердец, отягощенных корыстью, нетерпимостью и враждой. "В Израиле трудно после Австралии с ее спокойствием, благополучием, приветливыми людьми. Но здесь удивительная земля. Неповторимая. Она – святая, а где святость – там и скверна, искушение. Где много света – много и тьмы. Те, кто любят свет, должны защищать его от тьмы. Поэтому я здесь".

Сестра Мария пытается преодолеть враждебность между людьми. Враждебность уходит, говорит она, когда исчезают страх, подозрительность и предрассудки. На открытость и доброжелательность люди, как правило, отвечают открытостью и доброжелательностью. "Мне говорили: ни в коем случае не ходи в субботу в Меа-Шеарим: тебя забросают камнями! Какая глупость! Когда я спрашивала дорогу, люди останавливались, выслушивали меня, разговаривали со мной. И никому не мешало, что я христианская монашка".

Сестра Мария приглашает людей помогать ей восстанавливать росписи в монастыре, и к ней приходят и евреи в кипах, и арабы. Атмосфера святости расплавляет лед отчужденности. "Мудрость гласит, что лучше быть или истинно верующим, или безразличным к вере вообще. Но только не замкнувшимся в своей оболочке. Не самодовольным в своих верованиях. Мы все – дети Авраама, и если Бог создал разные народы, то для любви, а не для вражды. Внешнее не должно обманывать. Вода, где лежало святое дерево, казалась мутной. Но она – святая вода".

Сентябрь 2003

Клятва иезуита

Что первичнее - незыблемость Святого престола или догма? Иезуиты выбрали первое... и были отвергнуты Церковью.

Тень дракона

Идея всемирного заговора укоренилась в европейском сознании задолго до мифов о масонах и "Протоколов сионских мудрецов". Плод языческих суеверий и христианского дуализма – образ затаившегося, подлого и хитрого врага неотступно преследовал Европу еще на заре ее цивилизации. Конкретный ум с трудом воспринимал библейские аллегории, воображение наделяло растворенное в мире зло чудовищными обличьями. Коварные гномы из кельтских и германских преданий по-прежнему скрывались в непроходимых чащобах и топях, но они все меньше походили на сварливых и докучливых соседей, и все больше – на бесов с полотен Иеронима Босха. И уже не душа человеческая, но "тело Христово" – церковь и освященные Богом престолы – стали объектом вожделений змия-искусителя, а сам он из падшего ангела превратился в оборотня, улавливающего в свои сети добрых христиан. Европейцы не стремились обуздать дьявола в собственной душе, как учили первые апостолы, но упрямо пытались распознать его в других существах: черных кошках, летучих мышах, прокаженных, юродивых, ведьмах и колдунах. А затем – и в целых группах людей.

Жертвами христианских фобий становились все, кто хоть сколько-нибудь выделялся из привычного окружения. Сперва, в XIV веке, – тамплиеры, за ними – плоть от плоти средневекового католического мира – иезуиты. Не было такого злодеяния, гнусности и интриги, которых молва не приписывала бы Ордену Иисуса. Она утверждала, что изощренность и жадность иезуитов не знают границ. Что, подобно домовым и нечистой силе, они обитают в темных дворах, заброшенных зданиях и мрачных трущобах. Что совращают слабых, подкупают корыстолюбивых, колдовством и наветами подчиняют себе благородных. Плетут заговоры и организуют убийства.

Действительность имела мало отношения к этим домыслам. Откровение, полученное основателем Ордена Св. Игнатием Лойолой, вселило в него веру в свою исключительность. Он видел себя человеком, наделенным божественной миссией спасения погибающей под давлением врагов церкви. Организация, созданная им, должна была стать своего рода "сorps d'elite" ("элитным подразделением") Ватикана – с военной структурой, всемирной разветвленностью и миссионерским духом апостольской церкви. Культ дисциплины, слепого подчинения командиру и рыцарства, царивший в испанской армии и сделавший ее на долгое время самой сильной на континенте, Игнатий Лойола перенес в свой религиозный орден, получивший название  "Общество Иисуса". Он придал атмосфере ордена мистический характер, но мистика эта проявлялась в способах обретения религиозной и психологической устойчивости иезуитами. То были особые духовные упражнения - медитационные практики, через которые прошел сам Лойола во время пребывания в Палестине.

Насколько оправданны обвинения в адрес иезуитов? Их обвиняли в гибели французского короля Генриха III, Генриха IV Наваррского и Вильяма Молчаливого в Англии, их обвиняли в Пороховом заговоре в Англии, резне гугенотов ("Варфоломеевская ночь"), в заговорах против отцов церкви, переворотах и народных волнениях. И это еще далеко не все. Критики Ордена – начиная от инквизиции и кончая либералами – верили, что за внешними атрибутами иезуитов скрывается зловещая секта, возглавляемая "черным папой" и ставящая себе целью попрание божественных и земных законов. Секта эта якобы открыта только для "посвященных" – не имеющих никакого отношения ни к духовенству, ни к христианству вообще.

Но когда Орден был запрещен, его миссии, церкви и семинарии закрыты, проповедники арестованы и подвергнуты пыткам, а документы конфискованы, врагов ждало разочарование. В найденных материалах не нашлось ничего, что хотя бы намеком указывало на существование секретных предписаний, зловещих ритуалов, касты посвященных, на замышляемые или уже совершенные убийства. Однако миф не рухнул – он продолжал разбухать и обрастать новыми домыслами. Даже в просвещенном XIX веке иезуитов по-прежнему винили во всех пороках и преступлениях. Они будто бы приложили руку к франко-прусской войне. Организовали панамскую аферу. Спровоцировали "дело Дрейфуса".

О них забыли лишь для того, чтобы переключиться на новых "извергов человечества" – масонов, а затем евреев. От прежних обвинений остались лишь упреки в "обезличенности", "творческом параличе", "аморальности", корыстных манипуляциях и бесплодных для души схоластических ухищрениях.

"Бог указал мне путь"

Для Хуана Мануэля Мартина-Морено, главы Библейского института в Иерусалиме, духовные упражнения стали путем к Богу и к иезуитам. Уроженец небольшого городка в Испании, Морено вырос в строгой католической семье, но был чужд религиозного рвения и собирался получить светское образование. Переворот в его душе произошел после знакомства с монахами Ордена.

"Рядом с нашей школой находилась церковь иезуитов. Однажды во время летних каникул они предложили нам пройти пятидневные духовные упражнения, и мы согласились. Больше из любопытства. После завершения этих пяти дней я почувствовал, что пережил нечто такое, от чего уже не могу отказаться", – вспоминает Морено.

Прошло некоторое время, и Морено понял: Бог указал ему путь, он должен присоединиться к иезуитам. "Родители не отговаривали меня, только просили подождать еще год, чтобы избежать непродуманного шага. Я согласился с их просьбой, но этот год ничего не изменил". Последующие два года почти полностью были посвящены духовным упражнениям в монастыре Ордена. Морено, как и его собратья по вере, стал монахом, хотя и продолжал вести мирскую жизнь. "У нас не могло быть имущества, нам были запрещены отношения с женщинами, женитьба. Мы полностью подчиняемся указаниям из Ватикана, и так будет до конца жизни. Мы не принадлежим себе, и надо было осознать это раз и навсегда".

После отшельничества в монастыре началась учеба: языки, философия, гражданские дисциплины. Морено окончил исторический факультет в Мадридском университете, затем – курс теологии в Дублине. И только после этого началось служение – миссия в Перу. Вернувшись по решению Ордена в Испанию, Морено был почти сразу отправлен с новой миссией в Израиль. Здесь он преподает в Библейском институте уже семь лет. Недавно он побывал в Испании, перенес операцию на сердце и снова вернулся в Иерусалим. "Проблема в том, что, в отличие от европейских стран, в Израиле у нас нет медицинской страховки. С больным сердцем это не очень хорошо. Но я смогу вернуться в Испанию только когда решение об этом будет принято Орденом", – говорит он.

Мы беседуем в маленькой комнатке спрятанного за высокой каменной стеной и утопающего в зелени здания на улочке, ведущей к Старому городу. Построенный в 1926 году по решению Папы Римского Библейский институт, учебный центр Ватикана, – приземистое невыразительное здание. Кажется, его строители постарались сделать все, чтобы оно – и снаружи, и изнутри – выглядело как можно более незаметным. Ни изысканности, ни претенциозности, ни украшений, столь любимых католиками. Комнаты больше похожи на студенческое общежитие, нежели на принадлежащий Ватикану колледж.

Беседа идет на иврите. Морено знает восемь языков, но признаётся, что иврит дался ему с наибольшими усилиями: "С годами постигать новые языки становится все труднее".

Тем не менее его знания иврита достаточно не только для того, чтобы вести непринужденную беседу, но и чтобы читать лекции. С лекциями Морено выступает в Еврейском университете – по договоренности с ректоратом ведет курс по Библии и истории раннего христианства. Как относится администрация университета к лекциям католического священника – и не просто священника, но иезуита? "Нет проблем. Еврейские лекторы выступают у нас, мы ведем курсы у них. Есть религиозный подход, а есть научный. Мы придерживаемся только научного подхода".

Морено не испытывает никаких комплексов в отношениях с евреями. "Я знаю, что само слово "иезуит" ассоциируется с пытками, кострами и доносами. Но это – миф. За инквизицией стояли доминиканцы, а не иезуиты. Св. Игнатий Лойола сам пострадал от инквизиции. Кроме того, у него совершенно не было враждебности к евреям. Напротив, встав на путь веры, он часто говорил, что хотел бы быть евреем, так как это святой народ. Ведь только из святого народа мог выйти Иисус. Иезуиты никогда не вели работу среди евреев. Мы проповедовали среди всех народов – кроме евреев. Мы не пересекались".

В институте, где он преподает, учатся всего 25 человек. Из разных стран и разных национальностей. В том числе и еврей из ЮАР. "Мы отдавали предпочтение евреям из-за их интеллекта и мудрости. Почти никто не знает об этом, но вторым Генералом после смерти Лойолы стал его ближайший ученик – крещеный еврей Яков Лайнес". Правда, признает Морено, в дальнейшем руководство Ордена не выбирало евреев в качестве руководителей...

Дискомфорт Морено испытывает скорее не среди евреев, а среди братьев по вере – представителей других орденов. Прежде всего францисканцев, официальных хранителей святых мест католической церкви в Израиле. В чем причина раздора, он, впрочем, не поясняет. "У нас нет полного взаимопонимания", – лаконично говорит Морено. Поскольку, однако, францисканцы имеют неограниченные полномочия в Святой Земле, "отсутствие взаимопонимания" бьет прежде всего по интересам Морено. Ведь он – единственный здесь представитель Общества. По завершении учебы его студенты становятся священниками, но не иезуитами.

При этом – не напрямую, но достаточно ясно – Морено дает понять: то обстоятельство, что Ватикан передал свой образовательный центр в Святой Земле в ведение иезуитов, – свидетельство высокого авторитета Общества в глазах Святого престола. Впрочем, гордость перемежается с горечью: иезуиты пользуются в Ватикане уважением, но не любовью. А Орден, в свою очередь, не ждет от сюзерена похвал в свой адрес. Между Ватиканом и Обществом Иисуса сложились особые отношения – отношения "заклятых друзей". На протяжении двух столетий иезуиты были верными слугами церкви, но поплатились именно за свое рвение. "Мы были бескомпромиссны во всем, что касалось сути учения, но часто пренебрегали внешними формами и текущими политическими интересами. Нам этого не простили, – усмехается Морено. – Сейчас раны уже зажили, но шрамы остались".

Вызов нового времени

XX век нанес сокрушительный удар по влиянию Общества. На Западе осталось не так уж много мест, где Орден сохранил свои церкви, миссии и колледжи. Даже на родине Общества, в Испании, большинство иезуитов – старики. Лишь в глубинке США и Канады, в силу высокой концентрации католического населения, можно встретить тех, кто все еще верит в идеалы Лойолы. Но и здесь люди все чаще предпочитают интернет и свободную любовь молитвам и медитациям.

Морено считает это закономерным. Не только иезуиты – католицизм в целом переживает тяжелейший кризис, говорит он. Мир в последние десятилетия пришел в движение, движение это нарастает и все сильнее размывает устойчивый порядок вещей, существовавший на протяжении столетий. Его собственный опыт на Святой Земле – подтверждение тому.

"Помимо однородной католической арабской общины, сохранившейся еще с византийского периода, здесь образовалась большая и разношерстная группа католиков-иммигрантов из Латинской Америки, Филиппин, Африки и бывшего Советского Союза. Проблема всех этих людей в том, что они не могут, а иногда и боятся открыто демонстрировать свое вероисповедание. Многие принадлежат к католической церкви лишь формально. Они, возможно, и не прочь были бы возродить религиозные отправления, но у них нет даже церкви, где они могли бы молиться. С нашей точки зрения это слабые католики – и в религиозном, и в социальном плане. Я пытался создать специальный орган, который занимался бы их проблемами".

Попытка Морено оказалась безуспешной. Патриарх римско-католической церкви отнесся к предложениям Морено открыть новые приходы весьма настороженно. "Он – араб и дал мне понять, что его священники не будут заниматься иммигрантами. В Ватикане не готовы вкладывать средства в новые проекты. Там опасаются реакции Израиля, подозревающего христиан в миссионерстве".

Но тревога Израиля необоснованна, убежден Морено. "Можно понять чувства евреев по отношению к христианам. Я и сам полагаю, что христианство было истинным лишь недолгое время после Иисуса. Превращение церкви в аппарат подавления извратило суть проповедей Христа. Но сегодня ведущие христианские конфессии уже не пытаются обратить евреев в свою веру".

Опасность, угрожающая современному еврейству вообще и Израилю в частности, – та же, с которой сталкивается и христианский мир. Мы вступили в новую эпоху, считает Морено, когда различия между традиционными религиями сглаживаются, но одновременно нарастает конфликт богооткровенных учений с материалистическим и потребительским миром. Люди все больше зависят от виртуального информационного пространства. Спасаясь от одиночества в поисках духовности, они попадают в руки сект, примитивных идеологий и псевдомистиков, которые стремятся выпотрошить их карманы и души. Поскольку современный человек разочарован в прежних религиях и ищет новых откровений и новых пророков, у манипуляторов сознанием всегда будет больше средств и возможностей для достижения цели.

Значит ли это, что силам добра придется создать свой "corps d'elite"? Хуану Мануэлю Мартину Морено эта идея кажется забавной, не более того. Ксенофобия и пестование религиозной исключительности разрушительны, говорит он. История его родной Испании – свидетельство этому. Люди должны принять вызов нового времени, но это невозможно сделать, постоянно оглядываясь назад.

"Любое явление имеет обратную сторону. Эпоха, в которую мы живем, лишила человека прежней определенности, но предоставила ему уникальную свободу выбора. Прежде религиозность была нормой, данью времени, стадным чувством. Теперь она – результат собственных исканий души. И потому тем больше ее ценность", – убежден Морено.

Октябрь 2000

Сердце Брюса

Роберт Брюс, герой Шотландии, в предсмертном завещании просил похоронить его сердце в Иерусалиме. Спрятав сердце Брюса в шкатулку, его друг Блэк Дуглас отправился в Святую Землю, но погиб от рук мавров в Испании, так и не исполнив волю своего короля. Сердце Брюса покоится в аббатстве Мерлоуз, но сердце самой Шотландии надолго осталось в плену Иерусалима.

Перст судьбы

Победоносный поход генерала Алленби в Палестину в 1917 году стал последним для сотен его солдат и офицеров. Больше всего погибло шотландцев – они составляли значительную, если не основную часть его корпуса. Именно им история предоставила привилегию освободить от турок Святую Землю.

Это можно было бы назвать случайностью, прихотью судьбы, но она была не единственной. Судьба словно посылала сыновьям этого северного народа приметы того, что они наделены некой особой, исключительной духовной связью с прошлым и настоящим Палестины.

...Вернувшись в Британию, ветераны-шотландцы из корпуса Алленби не забыли своих павших соотечественников. Идея увековечить их память витала в воздухе, и реализовал ее Ниниан Хилл, владелец судоходной компании из Эдинбурга. В 1918 году Хилл развернул сбор средств на постройку церкви-мемориала в Иерусалиме, и сам пожертвовал крупную сумму денег. Идея была подхвачена с восторгом. В течение нескольких лет в Шотландии было собрано 50 тысяч фунтов стерлингов, а в мае 1927 года лорд Алленби заложил краеугольный камень Шотландской церкви в Иерусалиме рядом со зданием железнодорожной станции, построенной еще турками, прямо напротив Старого города и горы Сион.

Строительство сопровождалось неожиданностями. При закладке фундамента будущей церкви строители обнаружили многочисленные археологические реликты разных эпох, но самыми ценными и неожиданными были те, что относились еще к эпохе Первого Храма. Эти открытия были расценены как доброе знамение – оно обрело в глазах шотландских христиан еще большую отчетливость спустя полвека, когда в пещерах рядом с церковью были найдены два серебряных свитка VII века до н.э. На свитках был выгравирован на иврите стих из Торы: "Да благословит и сохранит тебя Господь!" (Числа, 6:24). Это был самый древний библейский текст, найденный когда-либо на Святой Земле.

Спустя три года после закладки краеугольного камня церковь святого Андрея вознеслась над Кедронской долиной. Она выглядела просто и величественно: приземистое прямоугольное здание из иерусалимского камня со сводчатыми, мозаичными окнами и белым куполом. А рядом – вытянутая по вертикали узкая колокольня с маленькими окнами-бойницами, казалось, скопированная с суровых башен-крепостей горной Шотландии. И флаг святого Андрея, покровителя Шотландии, – синий диагональный крест на белом фоне.

В одиночестве возвышаясь по ту сторону Кедронского рва, не похожая на многочисленные православные, католические и лютеранские церкви, шотландская церковь будто противостояла ансамблю куполов, шпилей и колоколен Старого города. Они отгородились от нее стенами Сулеймана, не принимали ее в свое братство. И внешнее отчуждение, возникшее, конечно же, не по воле строителей, не более чем результат игры случая, оказалось символично. По крайней мере, символично для того времени.

Против течения

Реформация достигла шотландских берегов с запозданием, но, достигнув, дала бурные всходы. Для Джона Нокса, проповедника из Эдинбурга, встреча с Жаном Кальвином в Женеве в середине XVI века оказалась поворотным пунктом и в его жизни, и в истории Шотландии. Из Швейцарии он вернулся, полный веры в правоту своего учителя и враждебности ко всему, что олицетворяла римская католическая церковь. Пышные мессы, вычурные литургии, подавляющие сознание соборы и богатые иконостасы – все это вызывало у Нокса возмущение и отторжение. Не восхваление Творца и незыблемости церкви виделись ему в этом, а мелочное тщеславие, показная кичливость, вызов воле божьей.

Если протестантство было возвращением к духу раннего христианства, то кальвинизм стал самым крайним выражением протестантства. И если Кальвин вернул христианам Ветхий Завет, то Джон Нокс пошел еще дольше и превратил героев ТАНАХа в истинных носителей божественного света – мудрых, храбрых, полных страсти, земных в своих чувствах и пороках, но подчиняющих себя воле Творца. Этих героев он противопоставлял слащаво-благостным, беспорочно-стерильным святым, бестелесными ангелами взирающими на прихожан.

Суровая скудная природа вылепила характер шотландцев, и этому характеру намного больше подходила скромная, стойкая и деятельная вера с культом добрых дел, чем показное благочестие, напыщенная роскошь и изощренная схоластика южан. Спустя сто лет после проповедей Джона Нокса Реформация окончательно утвердилась в Шотландии – отныне не Святой престол, но пресвитеры, главы религиозных общин, определяли дух и мораль своей страны. На Британских островах в XVI и XVII веках не было недостатка в разнообразных ярких, порой радикальных протестантских движениях, но все они были вытеснены умеренным и очень компромиссным англиканством. И только шотландское пресвитерианство стало религией целого народа, создав почву для будущего политического и социального феномена.

Эпоха Просвещения размыла фундамент христианской твердыни – католичество и протестантство, так долго враждовавшие между собой, оказались в осаде свободомыслия и либерализма. Пресвитериане реагировали на происходящее так же, как и остальные христиане Европы. Одни утверждали, что путь к выживанию веры лежит через принятие рациональных представлений нового времени, другие черпали силу в убежденности своих руководителей. Одни приспосабливали церковь к идеалам нового общества, другие взывали к стойкости, находя примеры этой стойкости в своих кумирах.

Для шотландских евангелистов такими кумирами были патриархи и цари Ветхого завета. Часть шотландцев, как и остальных европейцев, все больше пестуя рационализм, науку и свободу, постепенно отходили от церкви. Те, кто шли за евангелистами, прославляли "воинство Давида", окруженное сонмом язычников.

Это воинство составлял не какой-то абстрактный, мифический народ, а более чем конкретные люди – древние евреи. Предки тех евреев, что, униженные и превращенные в скитальцев, были заброшены волею судеб и в горы Шотландии. Могли ли истинные христиане, которыми считали себя пресвитериане, отталкивать племя, чью былую доблесть и веру они воспевали? Практически для всего христианского мира евреи были в первую очередь народом Иуды, отвергнутым Богом за распятие Христа, презренным и подлым, и только потом – народом-свидетелем. Для пресвитериан они были в первую очередь народом Бога – наказанным, но возлюбленным.

Симпатии к евреям в Шотландии были настолько сильны, что дело доходило порой до прямого самоотождествления шотландцев с народом Моисея. Возникали идеи о мистической общности обоих народов, даже о еврейском происхождении шотландцев. Характерный пример – философ XVIII века Джон Толанд. В одном из своих трудов он доказывает, что "значительная часть британцев имеет в своих жилах еврейскую кровь, особенно это касается шотландцев, "что и является причиной, по которой многочисленные жители этой части острова испытывают характерное отвращение к свинине и пудингу с кровью, не говоря уже о других легко заметных совпадениях" (Лев Поляков, "История антисемитизма").

Так или иначе, Шотландия стала оплотом филосемитского движения в христианстве, вставшего поперек потоку нового антисемитизма, захлестывавшего Европу. У католиков и представителей других христианских движений эти умонастроения (кроме Шотландии, популярные и в Уэльсе) вызывали в лучшем случае иронию, в худшем – раздражение. Английский памфлетист-католик Илер Бэллок с плохо скрываемой насмешкой писал о британцах, видевших в евреях "эпических героев на жертвенниках религии".

И, вероятно, действительно было странно наблюдать, как на фоне нарастающего антисемитского безумия, процесса Дрейфуса, "Еврейской Франции" Эдуарда Дрюмона, выпадов "L'Action francaise", на фоне германских упражнений в "расовых теориях", воплощенных в сочинениях Вильгельма Марра и Генриха Трейчке, на фоне российского черносотенства появлялись политики, благоговевшие перед евреями, их историей и их Богом. Но еще более удивительно, что эта горстка филосемитов – капля в море закипавшей злобы, – оказавшись на вершине власти и влияния, успела открыть евреям путь к спасению и воплощению пророчеств, перед тем как волна ненависти окончательно затопила "народ Завета".

Из двух человек, коим еврейский национальный очаг во многом обязан своим возрождением, один был валлийцем, другой – шотландцем и оба – глубоко религиозными христианами. Премьер-министр Великобритании Ллойд-Джордж, выросший в семье баптистского проповедника, назвал завоевание Палестины "единственной по-настоящему волнующей вещью в этой [Первой мировой] войне". Что касается лорда Артура Джеймса Бальфура, то, по словам его позднего биографа, "еврейский вопрос не был для него одной из многих политических проблем, ни даже важной проблемой, – он был чертой его характера". Бальфур получил традиционное шотландское образование. Племянница Бальфура, ставшая впоследствии его первым биографом, писала: "На протяжении всей своей жизни он не переставал интересоваться евреями и их историей; источником этого интереса служило знание Ветхого Завета, с которым его познакомила мать, и шотландское образование..."

И далее: "Проблема евреев в современном мире казалось ему имеющей огромное значение... С детских лет он внушил мне идею, что христианская религия и цивилизация находятся в огромном, своего рода единственном долгу перед иудаизмом, который был постыдно плохо оплачен".

От своего имени, от имени Шотландии Бальфур пытался уплатить этот долг. Он успел сделать максимум того, что позволяли ему пост и положение. Его земляки, освобождавшие Иерусалим от турок, внесли свою лепту в эту миссию.

Знаменитый в Израиле автор концепции "активной самообороны" и создатель "ночных отрядов" Орд Уингейт также был шотландцем. Вся его жизнь была проникнута, по словам английского историка, "протестантским библейским мистицизмом" (Говард Сакер, "История Израиля"). "Я считаю честью для себя помогать вам в вашей борьбе, – говорил он своему другу Давиду Хакоэну. – Этому я хочу посвятить свою жизнь. Существование человечества оправдано, только если оно зиждется на нравственных основах Библии". Большинству английских офицеров, служивших в Палестине, Уингейт казался странным и даже сумасбродным человеком. Если они и симпатизировали кому-то, то скорее арабам...

Маленький народ, почерпнув силу из "Моисеева источника", не отравил его предательством. Шотландия не смогла предотвратить всеевропейский позор, но сама осталась не запятнанной им.

Молитва о мире

Нет лучшего способа совершить путешествие в пространстве и времени и вернуться в викторианскую эпоху, чем посетить маленькую гостиницу возле церкви святого Андрея. Построенная в тридцатых годах прошлого века для паломников и путешественников, она – воплощение британского колониального стиля начала XX столетия. Когда-то такие особняки можно было встретить едва ли не в любой точке земного шара – всюду, где развевался "Юнион Джек": от Индии до Антильских островов. Далеко не все они сохранились, но гостеприимный дом при шотландской церкви пережил катаклизмы истории и остался живым напоминанием о "доброй старой Англии".

Приземистое и асимметричное, всё из углов и псевдоготических надстроек, здание кажется сумрачным, но его внешняя угрюмость удивительным образом разнится с внутренним убранством. Дверь, увитая виноградным вьюном, в проеме из разросшейся зелени, приводит в просторную, с высокими потолками и широкими оконными проемами гостиную. Ковры на стенах, цветы в горшках, камин, плетеные столики и кресла, широкий балкон с кадками заботливо ухоженной зелени – все излучает спокойствие, довольство и сдержанное достоинство. Рай для туристов и паломников, останавливающихся здесь, чтобы в тиши и уюте насладиться великолепием старого Иерусалима.

Священник Кларенс Масгрейв говорит об изменениях в религиозном сознании христиан. Раньше конфессиональные разногласия затрудняли общение между верующими. Теперь эти перегородки начинают размываться. Паломников не столько интересует их собственный "удел", сколько христианство вообще – его история, истоки, необычайная мозаичность.

Христианские общины на Святой Земле редеют и рассеиваются под давлением обстоятельств – демографии, экономических неурядиц, политических потрясений. Местные христиане, еще не так давно чувствовавшие себя здесь хозяевами, превратились в маргиналов и уезжают в поисках лучшей и более безопасной жизни на Запад. Мировому христианству необходимо помочь своим собратьям приостановить этот процесс, и шотландская церковь вносит свой вклад в эти усилия, говорит Масгрейв, организует межконфессиональные конференции, проводит семинары.

Более того, она стремится не только защитить собратьев по вере, но и примирить двух главных соперников за обладание Святой Землей – арабов-мусульман и евреев. Шотландским пресвитерианам легче делать это, чем многим другим христианам: ведь они не запятнали себя враждой ни к евреям, ни к мусульманам. На них нет "каиновой печати" еврейских погромов и христианского фанатизма средневековья.

Проблема в том, что сегодня христианству приходится уже держать оборону не на периферии своей цивилизации, а в ее бастионе – Европе. И пресвитерианство – не исключение.

В Шотландии, как и в других странах Старого света, за последние полвека религиозные чувства людей подверглись сильной эрозии. Все меньше прихожан в церквях, все мельче островки традиционных представлений в море либеральных свобод. Религиозная составляющая христианской культуры теряет свою значимость в Шотландии, говорит Масгрейв, однако остается нравственная составляющая: благотворительность, соучастие к бедам ближнего, моральные обязательства.

Из оплота сурового протестантизма Шотландия превратилась в оплот социалистических воззрений. Причины лежат скорее в социально-экономической сфере, чем в национально-религиозной. Большая часть населения Шотландии традиционно была занята в горнорудной промышленности, однако новые технологии поставили под угрозу привычное производство, и профсоюзы стали естественным оружием горняков в борьбе за свое будущее.

На пресвитерианской церкви такое положение дел сказалось не лучшим образом. Она никогда не была цельной структурой с жесткой иерархией, как римско-католическая церковь. Относительная независимость пресвитеров открывала простор для разных толкований и свободы мнений. Либерализм дал новый импульс процессу внутреннего размежевания, и сегодня, по словам Масгрейва, шотландская церковь являет спектр самых различных мнений.

Сохранилась ли в ней мощная евангелистская ветвь, на протяжении столетий определявшая характер шотландцев? Да, говорит, Масгрейв, но она стала одной из многих других ветвей пресвитерианства.

Некоторые пресвитеры по-прежнему видят в евреях "эпических героев". Однако, в отличие от своих намного более влиятельных и бескомпромиссных единомышленников в Америке, они предпочитают не афишировать свои взгляды. Сторонники сионизма и Израиля, они поддерживают контакты с Христианским посольством в Иерусалиме, но, подчеркивает Масгрейв, "делают это неформально".

Сам он, как нетрудно догадаться по его словам, принадлежит к другому, официальному и доминирующему течению. "Мы считаем, что Христианское посольство (представительство христиан-фундаменталистов в Иерусалиме) неправильно интерпретирует Библию, – говорит он. – В шотландской церкви есть люди, которые с такой интерпретацией согласны, но это – их личное мнение".

Руководство пресвитерианской церкви считает своим долгом, подчеркивает он, абстрагироваться от симпатий и антипатий, чтобы "нести в мир весть о мире" так, как это делают остальные конфессии. "Мы возносим молитвы за мир, за единение. Мы видим себя мостом к миру между другими народами, а не союзниками одной из сторон", – говорит Масгрейв.

Христианская святыня для Роберта Брюса, воплощение ветхозаветной добродетели и героики для лорда Бальфура и Орда Уингейта, Иерусалим стал символом грядущего мира и гармонии для современного шотландца. Гармонии для всех – не только для христиан.

Август 2003

Глашатаи Апокалипсиса

Евреи верят, что были наделены исключительностью, когда Господь, выведя их чудесным образом из Египта, явил им себя на горе Синай и даровал Откровение. Последователи нового религиозного движения, возникшего чуть более ста лет назад, верят, что обретут избранность, когда Творец ниспошлет им, свидетелям Своих деяний, спасение в огне и ужасе Апокалипсиса.

"Не от мира сего..."

Приземистое здание из темного камня неподалеку от улицы Алленби в Тель-Авиве вряд ли способно привлечь внимание прохожих. И лишь присмотревшись, можно обнаружить необычность этого сооружения. Вытянутое в длину, массивное и полукруглое, оно напоминает бастион, мрачно возвышающийся среди окружающих его старых уродливых построек, хаотично нагроможденных друг на друга. Сходство подчеркивает отсутствие окон, придающее ему еще большую мрачность, и буро-зеленые, запертые изнутри металлические ворота.

Внутренняя конструкция здания усиливает чувство, что ты находишься в "крепости". Из небольшого тамбура наверх ведет узкая, вьющаяся лестница, от которой разветвляются в разные стороны коридоры с похожими на ячейки компактными комнатами. На последнем этаже расположен просторный зал, ничем не отличающийся от самого обычного зала в общественном клубе, – выставленные рядами стулья, трибуна для выступлений, микрофоны, стеллаж с книгами. Это – "зал Царства". Место, где проходят собрания и проповеди свидетелей Иеговы. Отсюда, покидая свое спасительное укрытие – "башню стражи", где они бессменно бодрствуют в ожидании близящегося конца света, – "свидетели" спускаются в праздный и враждебный мир, чтобы нести свое учение людям.

...Если перечислить религиозные течения, вызывающие у большинства людей самые неприятные и зловещие ассоциации, то свидетели Иеговы почти наверняка попадут в их число. На протяжении всего их существования им приписывали фанатизм, сатанинские замыслы и изощренное коварство. В своих "башнях стражи" "свидетели" существуют, как в осажденной крепости, но это лишь укрепляет их веру в свою правоту и избранность. В собственном представлении они – первые христиане, гонимые безнравственными язычниками, а весь мир – скопище злых сил, обреченных на скорую гибель. И потому участь жертвы – не просто естественна. Она – желанна, ибо уготована свыше.

"Свидетели" убеждены, что евреи выхолостили божественное откровение, а церковь исказила учение Христа. Это искажение и привело к торжеству порока и несправедливости, страданиям и беззакониям, творимым в мире. Поэтому они отвергают канонические тексты Библии, подменяя их собственными. Человечество, в их понимании, вернется к изначальной чистоте и будет пребывать в раю после великого сражения между добром и злом (Армагеддоном), но переживут эту битву лишь немногие – те, кто отказывается подчиняться законам и нормам, действующим в этом мире. Им откроется все величие деяний Творца: "А Мои свидетели, говорит Господь, – вы и раб Мой, которого я избрал..." (Исайя, 43:10). Отсюда и название – свидетели Иеговы.

Все правительства и режимы, вне зависимости от степени демократичности, – носители зла, так как божественной власти противопоставляют власть человеческую, которая деспотична, безнравственна и тлетворна по своей природе. Они будут уничтожены Христом, верят иеговисты, и ждать осталось совсем недолго. Ни одно сколько-нибудь серьезное религиозное движение не предвкушает с таким воодушевлением конец света, как свидетели Иеговы, и не пытается отыскать в повседневной жизни симптомы его приближения.

Пока же, проповедуют они, надо жить так, как жили первые христиане. Иными словами – быть "не от мира сего". Потому они не принимают участия в политической деятельности, не служат в армии, отвергают все национальные и государственные праздники и символы и не голосуют на выборах.

Неудивительно, что в глазах мира свидетели Иеговы – странная и антисоциальная секта. Теология этого движения, с одной стороны, и предрассудки и ксенофобия, присущие человеческому сообществу, с другой, сделали преследования "свидетелей" неизбежными. Причем, как это всегда бывает с гонимыми, мало кто пытался разобраться в особенностях их вероучения, зато их охотно отождествляли с самыми заклятыми врагами. Для американцев эпохи холодной войны они были "агентами коммунизма", а для коммунистов – "агентами империализма". Для православных они – "заокеанские" сектанты-фанатики, для католиков – "воинствующие протестанты", для евреев – христианские миссионеры.

Иеговисты говорят, что были единственной группой людей, которые сознательно противопоставили себя нацистскому режиму и шли на смерть из-за своих принципов. Утверждение это, впрочем, отнюдь не бесспорно.

Достоверно известно, что около двух тысяч последователей движения погибли от рук нацистов за то, что отказались служить в вермахте и выполнять предписания режима. Многие, имея возможность спастись, предпочли обречь себя на страдания, были брошены в концлагеря и носили робу с характерным фиолетовым треугольником. Все это дало основания мемориалу Яд ва-Шем в Иерусалиме увековечить их память как жертв нацистского террора, а директору исследовательского института при Американском мемориальном музее геноцида Майклу Баренбауму – охарактеризовать их как "единственных людей, которых преследовали не за то, что они делали (или кем они были), а за то, что они отказывались делать".

Вместе с тем руководство свидетелей Иеговы оказалось куда менее принципиальным и последовательным, чем рядовые сторонники движения. Американский историк Джеймс Пентон приводит письмо лидера "свидетелей" Джозефа Рутерфорда, обращенное к Гитлеру. Автор письма не только пытается доказать лояльность своего движения нацистскому режиму, но и солидаризуется с целями рейха. "Самая могущественная и репрессивная империя – англо-американская империя... Создали эту империю еврейские коммерсанты, с тем чтобы с помощью всемирного бизнеса эксплуатировать и подавлять народы", – говорится в декларации, принятой Рутерфордом в 1933 году и направленной Гитлеру. Далее следует вывод: "Нынешнее правительство Германии объявило войну большому бизнесу. Это в точности наша позиция. Мы не только не против принципов, утверждаемых Германией, – мы разделяем эти принципы".

Пентон приводит воспоминания "свидетелей", прибывших на конгресс движения в Берлине в июне 1933 года. Они описывали, как были шокированы флагами со свастиками, украшавшими здание, где проходил конгресс, и исполнением нацистского гимна "Дойчланд юбер аллес". "Руководство свидетелей Иеговы, точно так же как и остальные религии, секты и культы, предало собственные священные ценности", – подводит итог Пентон.

Так или иначе, "свидетели" пережили нацистский террор и последующие гонения. Сегодня они чувствуют себя куда более уверенно, чем прежде. Мир повзрослел, стал терпимее и не стремится, как бывало встарь, запретить все, что ему чуждо и непонятно. Греки уже не ссылают иеговистов на остров Макронисос, напоминавший лепрозорий, а русские – в Сибирь. Японцы не заставляют их изучать в школах восточные единоборства и воздавать почести императору. В Австрии, Испании и Португалии их уже не призывают насильно в армию и не выгоняют с работы. Суд по правам человека в Страсбурге узаконил право свидетелей Иеговы проповедовать во всех странах ЕС. Конституционный суд России, Верховные суды ряда американских штатов, Британской Колумбии (Канада) и Южного Уэльса признали, что религиозные представления иеговистов "не опасны для здоровья людей и общественного порядка". Не подвергаясь преследованиям, "свидетели" могут беспрепятственно проповедовать свои идеалы, и теперь число их в мире достигает шести миллионов человек.

Но терпеть кого-либо – еще не значит принять его. И в большинстве стран иеговисты по-прежнему нежеланные гости, с которыми у людей ассоциируются самые гнусные деяния. (Российский религиовед Сергей Иваненко, например, рассказывает в газете "Мегаполис-экспресс" о статье, обвиняющей иеговистов в организации проституции на Камчатке).

Израиль – не исключение. Деятельность "свидетелей", как и других религиозных течений, здесь разрешена – не разрешено только привлечение людей за материальные блага. Но для многих в Израиле "свидетели" мало чем отличаются от сатанистов или воинствующих сектантов вроде Дэвида Кореша.

С открытыми глазами... под повязкой?

"Это страшная секта! Эта секта, которая превращает людей в зомби!.." – таковы были первые слова человека, позвонившего в редакцию, чтобы рассказать о деятельности свидетелей Иеговы в Израиле. При этом он категорически отказался назвать себя. Потому что "боится мести иеговистов".

Григорий (назовем его так) оказался невысоким, сутуловатым человеком. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке и не разрешил записывать нашу беседу на диктофон. По его словам, он принадлежит к секте уже несколько лет и с каждым днем ситуация становится "все ужаснее и ужаснее".

"У них жесткая иерархия – как в армии или в трудовом лагере. Старейшины наделены правом наказывать любого, кто идет "путем греха". Их подчиненные – "пионеры" – должны наставлять "стадо" и следить, чтобы никто не отклонялся от курса. Вопросы и дискуссии на богословские темы запрещены. Взрослые люди, как в начальных классах школы, должны выучивать наизусть эпизоды из Библии. Уважение к возрасту, положению, образованию человека отсутствует. Опоздавший на собрание строго порицается, пропуск наказывается отлучением от участия в занятиях. Это страшное наказание для иеговиста, так как он чувствует себя униженным и отвергнутым. Когда смотришь на эти собрания со стороны, впечатление такое, что находишься в потустороннем мире".

По словам Григория, он работал среди "свидетелей" в качестве "пионера" и сам занимался "зомбированием", пока не понял порочность внушенных ему идей.

Как происходит обработка умов? "Они приходят в дом под видом книгонош или представителей благотворительного общества, борющегося с насилием в семье, наркотиками и т.п. Иногда приносят религиозные книги, говорят, что хотят поговорить на богословские темы, обсудить роль человека в современном мире. Никогда не говорят, что они – свидетели Иеговы.

В "башне стражи" эти обвинения отрицают. "Зачем нам обманывать? Чтобы люди, узнав правду, бежали от нас? – вопрошает Эрик Миллер, один из лидеров "свидетелей". – Надо быть очень убежденным человеком, чтобы оставаться с нами. От многого приходится отказываться, сносить зло и предрассудки. Мы хотим, чтобы человек полностью осознавал, почему он идет с нами и какие идеалы исповедует".

Свидетели Иеговы против лицемерия, говорит он. Большинство из них приходят в движение не под влиянием "обработки извне", а в поисках духовной истины.

Так было с ним самим. Биография Эрика Миллера действительно необычна. Выходец из США, он родился в еврейской семье с весьма противоречивым отношением к иудаизму. Его дед, уроженец России, был воинствующим атеистом и отправился на бывшую родину, чтобы принять участие в большевистской революции. К счастью для себя, он быстро осознал, что коммунистический Молох вслед за врагами перемелет собственных приспешников, и бежал обратно – в спасительные кущи американской демократии. Но, разочаровавшись в коммунистическом идеале, он не перестал быть воинствующим атеистом и воспитывал сына (отца Эрика) в атмосфере полного пренебрежения религией. Мать Эрика, напротив, родилась в ортодоксальной семье, и столь странный сплав веры и неверия, тяги к иудаизму и полного пренебрежения им не мог не сказаться на Миллере.

"Вся моя прежняя жизнь была омрачена раздвоенностью. Я закончил университет, стал художником, вел совершенно светский образ жизни. И в то же время мною постоянно владело желание проникнуть в сущность этого мира. Из любопытства я начал изучать Библию, стал узнавать христианство, искать его связь с еврейством. Параллельно читал еврейские книги, встречался с хабадниками, беседовал с ними. Все это было интересно, но не вдохновляло. Повсюду я чувствовал ограниченность и незавершенность, уход от ответов. Казалось, тебе застилают глаза туманом из всевозможного рода абстрактных умозаключений, символов, теологической казуистики", – рассказывает Миллер.

Встреча со "свидетелями", говорит он, не произвела на него впечатления. "Мне они показались "квадратными" – людьми без воображения и не отягощающими себя раздумьями. Но из чистого любопытства я начал читать о них. И был поражен тем, насколько их вера близка мне".

Если бы он почувствовал обман, говорит Миллер, то в ту же минуту выставил бы проповедников за порог. "Человек должен идти к нам с открытыми глазами", – повторяет он.

Габриэль Н., репатриант из Узбекистана, пришел, однако, к свидетелям Иеговы с завязанными глазами. Так же, как Эрик Миллер, он искал духовную опору и, так же как Эрик, нашел в свидетелях Иеговы "родственные души" и примкнул к ним. Но при этом, в отличие от Миллера, был твердо убежден, что встал на путь "истинного иудаизма".

Габриэль не только еврей по крови – он считал себя таковым и по духу. В Бухаре он изредка посещал синагогу и отмечал праздники, не задумываясь над тем, насколько глубока его вера. То была неотъемлемая часть жизненного уклада, и она не ставилась под сомнение. В Израиле все изменилось. Ортодоксальные евреи были чужды ему, светские соотечественники отталкивали полным пренебрежением к традиции. А жизнь, трудная, как у большинства новоприбывших, сводилась к бесконечной борьбе за выживание, и у него не было защитной амортизирующей оболочки традиций и устоев, способной смягчить удары.

"Я жил на юге страны и каждый день приезжал на работу в Тель-Авив. Заканчивал я поздно, поэтому ночевал у сестры. К ней приходили какие-то люди, приносили религиозные журналы, вели разговоры о Боге. Это происходило при мне, и я не мог оставаться в стороне. Потом они начали расспрашивать меня. Спрашивали, верю ли я, знаю ли, как надо молиться? Потом сказали, что именно они – истинные евреи. Что Храм был разрушен не случайно – из-за двуличия ортодоксов. И те религиозные евреи, которых я вижу вокруг, тоже приведут Израиль к крушению, потому что извратили Тору, лгут и обманывают. Потом они пригласили меня учиться, и я согласился".

На занятиях пели псалмы, учили Ветхий Завет, читали лекции. Потом снова молились, снова учились. "Они говорили, что выполняют предписания Авраама, Ицхака, Яакова. Цитировали Тору. Показывали: там нигде не сказано, что надо носить кипу, накладывать тфилин и т.д. А значит, все это – изобретения ортодоксов. Говорили убедительно, мне хотелось им верить".

Но прошло какое-то время, и, рассказывает Габриэль, он начал сомневаться в проповедях своих наставников. Прежде всего потому, что они постоянно упоминали имя Иисуса Христа. "Я плохо разбираюсь в религии, но всегда знал, что евреи не верят в Христа, – с подкупающей откровенностью признаётся он. – Шло время, и мне все чаще хотелось оставить их. Это было какое-то неосознанное чувство. Я ощущал, что что-то должно подтолкнуть меня к такому шагу".

Толчком извне стало вмешательство родственника Габриэля. "Он познакомил меня с Исраэлем, и тот открыл мне глаза на происходящее. Исраэль протянул мне спасительную руку и помог выбраться из этой секты", – говорит Габриэль.

Секта? Мировая религия? Орудие спецслужб?

Исраэль, о котором упоминает Габриэль, – Исраэль Лейбензон, активист общества "Яд ле-ахим" – организации, созданной ультраортодоксальными евреями для противодействия тем религиозным движениям, которые они подозревают в миссионерской деятельности. Лейбензон называет "свидетелей" одной из самых опасных сект в Израиле.

История с Габриэлем, по его словам, – не исключение из правил, а типичный случай: "Они используют все доступные методы, чтобы подчинить себе людей и сломить их волю".

В качестве доказательства Исраэль демонстрирует "инструкцию для внутреннего пользования" "свидетелей", где их учат, как "улавливать души". Например, в беседе с верующими евреями предлагается, ссылаясь на Пятикнижие, говорить "Тора", упоминать о Моисее, читать строки из "Дварим" (Второзакония), говорящие о будущем пророке. Со светскими евреями (и неевреями) следует беседовать об общечеловеческих и философских вопросах. "Эта инструкция учит подчинять сознание человека, прежде чем он поймет, с кем имеет дело, – доказывает Исраэль Лейбензон. – С Габриэлем и десятками ему подобных так и произошло".

"Свидетели" отвергают эти обвинения и сами обвиняют ортодоксов в нападениях на своих приверженцев, погромах в " башнях стражи" и публичном разглашении имен людей, вступивших в движение, что делает их жизнь невыносимой.

Но еврейские ортодоксы не одиноки в своей войне. Не только они, но и христианские церкви не переносят "свидетелей". И если раввины обвиняют иеговистов в миссионерстве, то клир – в извращении канонических текстов и компрометации христианства как такового. И все вместе – в аморальности, подлоге и мошенничестве. Столь сильная ненависть привела к уникальному явлению: по отношению к "свидетелям" священники и раввины выступают единым фронтом.

Не удивительно, что свидетели Иеговы прекрасно вписываются в разнообразные "теории заговора". Александр К., репатриировавшийся из Сибири десять лет назад, сравнивает общество "свидетелей" с "черной дырой", куда проваливаются люди. Иеговисты стали причиной крушения его семьи. Жена Александра, попав под влияние "свидетелей", не только ушла от него, забрав младшего сына, но и подала в суд, обвинив бывшего мужа в рукоприкладстве. "Это – безумие! Мы жили вместе двадцать лет, знали друг друга с детства, и я ни разу не поднял на нее руку. Но она, как робот, выполняет все предписания иеговистов. Они травят меня, потому что я пытался не допустить распада моей семьи. Это ужасно!".

Александр утверждает, что за "свидетелями" стоят силы куда более зловещие, чем это может показаться на первый взгляд. Религиозная деятельность иеговистов – это, по его словам, ширма для работы спецслужб, испытывающих на людях психотропное оружие. "С помощью таких сект отрабатываются приемы внушения и гипноза, паралича воли. Вспомните сектантов, которые приняли цианистый калий в джунглях Южной Америки! Или тех, что сожгли себя в Швейцарии. Они действовали, как роботы. Кто стоит за всем этим?"

"Свидетели", в свою очередь, утверждают, что против них ведется огульная компания клеветы и поношения. "Когда нечего возразить, прибегают к очернительству, – говорит Эрик Миллер. – На нас выливают ушаты грязи, но никогда не скажут, как мы поддерживаем семейные ценности, выступаем против пороков и боремся с предрассудками! У нас в ладу друг с другом евреи и арабы, армяне и азербайджанцы. Вы знаете, что единственные руандийцы из враждебных племен, которые не вырезали друг друга, были именно "свидетелями Иеговы"? Любовь – вот наша высшая ценность. Единственное, чего мы хотим, – чтобы люди знали правду о нас: мы мировая гуманистическая религия".

Стремление к правде – единственное, что объединяет Эрика Миллера и Исраэля Лейбензона. Являются ли свидетели Иеговы маргинальной сектой, не имеющей ничего общего с христианством, или религией нового времени? Или – ни тем, ни другим?..

Лабиринты "Башни стражи"

Во второй половине XIX столетия Чарльз Рассел создал кружок по изучению Библии. Таких кружков в США в то время было множество, и никто из их создателей, как и Рассел, не думал об основании "новой религии". Просто эти люди полагали, что протестантская церковь недостаточно далеко зашла в своем отторжении католических догматов и софизмов.

Большинство религиозных кружков в скором времени распалось, но идеи, проповедуемые Расселом, дали неожиданные всходы. Не столько из-за своей необычности, сколько благодаря крайней радикальности. Позднему протестантизму всегда было свойственно ожидание скорого конца света, но Рассел и его последователи, не довольствуясь общими пророчествами, стали выступать в качестве прорицателей и пять раз предсказывали Армагеддон: в 1874, 1914, 1918, 1925 и, наконец, 1975 годах.

В частности, в 1925 году они призвали "готовиться к пробуждению Авеля, Ноя, Авраама, Ицхака, Яакова", а также пророков и царей Израиля. Их воскрешение должно было сопровождаться великими катаклизмами и привести к установлению нового порядка на земле – на этот раз божественного. Уверенные в собственных предсказаниях, "свидетели" даже построили... дом, где должны были поселиться воскресшие пророки. Он был сооружен в Сан-Диего (штат Калифорния) и существует по сей день.

После того как все эти прорицания не сбылись, "свидетели" перестали прогнозировать точные даты. Тем не менее они убеждены, что конец света уже близок и речь идет даже не о десятилетиях, а о годах.Установление точных дат апокалипсиса стало не единственной характерной чертой нового течения. "Свидетели" не просто избавились от комментариев к Библии, они переписали саму Библию. Как утверждали духовные наставники "свидетелей", канонический перевод Библии ошибочен, и последствия этих ошибок оказали фатальное влияние на развитие христианской цивилизации. Потому иеговисты создали собственный перевод с иврита и древнегреческого, который и считают единственно правильным.

Эрик Миллер говорит, что перевод "свидетелей" намного точнее и полнее отражает суть Нового Завета. "Это как в науке. У каждой из сторон – свои аргументы в споре. И критика в наш адрес еще не означает, что мы неправы".

Эта критика, однако, убийственная. Так, доктор Юлиус Манти назвал иеговистский перевод Библии "обманчивым" и "ненаучным", а Брюс Метцгер из Принстонского университета – попросту "ужасным". Филолог и специалист по греческому языку в университете Глазго доктор Вильям Барклай заявил, что этот "перевод демонстрирует преднамеренное извращение истины и недопустим с точки зрения грамматики".

Наконец, еще одно разительное отличие "свидетелей" от прочих христиан – категорическое отрицание традиционных символов, обрядов и праздников, в том числе Рождества. Единственная отмечаемая дата – вечеря воспоминания о смерти Иисуса. В этот день "свидетели" садятся за общий стол, надламывают опресноки и пьют сухое красное вино. Опресноки символизируют тело Христа, а вино – его кровь. Все остальные религиозные торжества (а равно и посты) упраздняются как языческие.

"Все эти ритуалы – идолопоклонство. Людям свойственно стремление облекать в какую-то форму свои религиозные представления, но это не то, чего желает Спаситель", – говорит Миллер.

Не признают "свидетели" и крест, так как он, по словам Миллера, был всего лишь символом сексуальной силы и плодородия у древних египтян.

Все эти особенности религиозного мироощущения позволяют "свидетелям" заявлять о себе как об особой новой религии. Миллер говорит, что свидетели Иеговы – "не часть христианства" и сравнивает свое движение с бахаизмом.

Но сравнение это весьма натянуто. Бахаизм, взявший начало в мусульманстве, впоследствии полностью освободился от исламской теологии и мировоззрения. "Свидетели" же никогда не порывали с христианством. Отрицая догмат троицы, они верят в Иисуса как "Сына Божьего и Спасителя мира" и принимают идею "непорочного зачатия". Не признавая загробный мир, они верят в "царство небесное" для "малого стада" – 144000 избранных религиозных авторитетов движения. Отвергая религиозные праздники, они выбрали для себя лишь тот, что, по сути своей, является чисто христианским. Библия, пусть в собственной трактовке, остается для них боговдохновенной книгой. Наконец, не признавая креста, "свидетели" осуществляют крещение.

Григорий, упомянутый выше, прошел такое крещение. По его словам, подготовка к крещению начинается через три года после пребывания в движении и занимает несколько месяцев, после чего людей заводят в своеобразный бассейн, похожий на микву. Иногда крещение происходит в Иордане – точно так же, как у баптистов. Он показывает вырезку из журнала "Башня стражи", выпускаемого "свидетелями", где содержится подробная инструкция, как проводить этот обряд. Там, в частности, говорится, что "крещение состоится в пятницу утром... и надо взять с собой Библию, песенник, полотенце и приличный купальный костюм".

Все это свидетельствует, что утверждения Миллера о разрыве с христианством необоснованны. Иеговистов вполне можно отнести к позднейшему и наиболее радикальному направлению протестантизма.

Впрочем, можно предположить, что свидетели Иеговы представляют себя "мировой религией" лишь народам, находящимся вне орбиты христианского мира. В странах же, где давно утвердилось вероучение Иисуса, они, напротив, заявляют о себе как об "истинных христианах".

Например, выходящий во Франции журнал "Башня стражи" возмущается преследованием христиан в христианской стране. "Хотя свидетели Иеговы являются третьей по величине христианской религией во Франции, многие дети "свидетелей" подвергаются оскорблениям и притеснениям в школе", – говорится там. Или: "250 тысяч свидетелей Иеговы во Франции протестуют против нечестного способа, которым, начиная с 1995 года, их христианскую религию смешивают с опасными сектами".

"Если говорить о характере этого движения, то совершенно очевидно, что оно является по своей сути христианским", – говорит специалист по религиям нового времени профессор Хайфского университета доктор Биньямин Бейт-Алахми. Бейт-Алахми воздерживается от употребления слова "секта", так как оно имеет заведомый ярко выраженный негативный смысл.

"За последнее столетие в мире возникло около 2000 религиозных течений самого разного толка. Было бы ошибочно рассматривать их все как вредные и опасные. Свидетели Иеговы вызывают негативное отношение к себе своей асоциальностью. Но это – не основание для гонений на них. Они не принадлежат к числу агрессивных движений. То, что они проповедуют на улицах, – вещь вполне легитимная в современном демократическом мире".

Европейский суд по правам человека в Страсбурге, как уже сказано, действительно подтвердил, что иеговисты "не опасны". Но одна особенность вероучения делает их необычайно уязвимыми для критики, хотя и наделяет в собственных глазах столь желанным ореолом жертвенности. Особенность эта – запрет на переливание крови.

Роковое табу

Вероучение "свидетелей" запрещает им переливание крови – даже в крайних, экстремальных случаях. Этот запрет они основывают на фразе из ТАНАХа о недопустимости "поглощения крови" и считают таковым медицинскую трансфузию. Вступая в движение, они дают обязательство, что никогда и не при каких обстоятельствах не согласятся на эту процедуру и, более того, всегда носят с собой бумагу с требованием ни в коем случае не переливать им кровь.

Столь категорический запрет неоднократно приводил к трагедиям, и люди, которых можно было сравнительно легко спасти, погибали. Но еще хуже, что "свидетели" не разрешают переливать кровь и своим детям – независимо от их возраста.

Жертвами этого запрета стали приблизительно сто человек, и почти каждый случай вызывает бурю в обществе, в какой бы стране это ни происходило. Особенно когда умирают дети. Даже толерантные и миролюбивые голландцы были поражены трагической смертью девятнадцатилетнего студента, которому семья запретила соглашаться на переливание.

Тем не менее "свидетели" отказываются пересмотреть свое отношение к переливанию крови. "Это для нас вопрос веры, и мы не можем пожертвовать им", – говорит Эрик Миллер. Бескомпромиссность "свидетелей" он сравнивает со стойкостью Маккавеев. "Все зависит от того, как называть вещи. Евреи отказывались есть свинину и молиться греческим идолам. Это убежденность в своей вере или фанатизм?" – вопрошает он.

Исраэль Лейбензон считает аргументы "свидетелей" смехотворными. "Они против комментариев святых текстов вообще. Но, естественно, ни в Торе, ни в Новом Завете нет и речи о "переливании". Значит, отношение к этой медицинской процедуре как к "поеданию крови" – не более чем их собственное измышление".

Сталкиваясь с крайне негативной реакцией на свое "табу", иеговисты стараются доказать, что есть и другие способы спасения жизни человека, потерявшего много крови. Например, выращивание гемоглобина. "Существуют самые разные техники, и есть медицинские центры, которые осуществляют альтернативные методы, – говорит Миллер. – Многие из них, с точки зрения здоровья, намного лучше и безопаснее, учитывая как часто во время переливания люди заражаются СПИДом".

Главная проблема, доказывает он, – людская косность. "Один наш человек попал в беэр-шевскую больницу, и мы пытались уговорить врачей не переливать ему кровь, а использовать другие, более безопасные способы. Они категорически отказались, и тогда мы перевезли больного в больницу "Тель ха-шомер". Там работает доктор Смоленский, применяющий альтернативные методы. И человек, о котором идет речь, был спасен".

"Свидетели", говорит Миллер, даже создали специальный комитет по сотрудничеству с врачами. Северное отделение этого комитета возглавляет он сам. "Почти всегда можно спасти человека без переливания крови", – доказывает он.

В действительности альтернативные методы не всегда эффективны, а при большой потере крови и необходимости срочного вмешательства неэффективны вообще. Это позволяет противникам иеговистов, среди которых немало врачей, утверждать, что "свидетели" узаконивают убийство, принося в жертву своим догмам детей.

Впрочем, сегодня иеговисты уже не имеют монопольного права на принятие решений, когда речь идет о спасении ребенка. "Практически во всех странах демократического мира решение о переливании крови несовершеннолетнему принимает суд. Требования "свидетелей" учитываются, но не являются определяющими", – говорит Бейт-Алахми.

"Свидетели" подчиняются гражданскому закону, но делают все, чтобы уклониться от него. И еще больше обрекают себя на остракизм, в котором видят... косвенное признание своей избранности. Круг замыкается.

Декабрь 1999

 

примечания редактора

Текст приводится с сокращениями по изданию: Александр Майстровой, "Пути господни". Иерусалим, 2004.