Внепалестинская теория происхождения христианства в советской историографии*

Вопрос о происхождении христианства в современной отечественной исторической науке является сложным и дискуссионным. Поставив под сомнение в 1990-е гг. то, что было накоплено в рамках советской традиции, российские исследователи не смогли, однако, предложить собственную концепцию возникновения христианской религии. В результате, возник своего рода «концептуальный вакуум», заполнить который не смогли работы, затрагивающие отдельные источниковедческие сюжеты и посвященные центральной фигуре христианской религии – Иисусу Христу, а также переиздание трудов представителей российской дореволюционной мысли (как богословской, так и светской) и западных ученых. Можно утверждать, что для выхода на более высокий исследовательский уровень необходимо осмысление предшествующей традиции, что, хотя и имеет место в современной историографии (в частности, в трудах Ю.В. Шаляевой, С.А. Усольцева, М.В. Кащаевой¹), требует дальнейшего уточнения и развития.

Изучая советскую историографию происхождения христианства, мы считаем возможным применить к данному материалу понятие «модель исторического исследования», под которым, учитывая его неразработанность и неопределенность, мы предлагаем понимать «каркас» из основных идей и положений, выработанных на основе общих методологических приемов и разделяемых большинством представителей научного сообщества в определенный период времени. Составной частью данной модели и будет является внепалестинская теория происхождения христианства.

Необходимо отметить, что указанная теория, в ее первоначальном виде, не была разработана советскими авторами; ее заимствовали пропагандисты-антирелигиозники из работ представителей мифологической школы, труды которых, согласно требованию В.И. Ленина, активно издавались в Советском союзе² .

Уточним, что автором внепалестинской теории происхождения христианства, по мнению большинства ученых, является Бруно Бауэр, роль и влияние которого на советскую историографию раннего христианства требует внимательного изучения и осмысления³. Именно Бруно Бауэр считал, что христианство, являясь более высокой ступенью развития по сравнению с иудаизмом, не могло развивать в «захолустной Палестине»; более подходящей для этого ему представлялась почва Александрии и Рима – дополнительным свидетельством чему служило для Бауэра наличие в раннем христианстве параллелей с воззрениями Филона и Сенеки⁴.

Но, если в 1920-е гг., ставшие в советской историографии временем поисков специфически марксистского подхода к истории христианской религии, внепалестинская теория не получила достаточного распространения, то во второй половине 1930-е гг. она утверждается в отечественной исторической науке в качестве одной из составляющих «классической» советской модели изучения первоначального христианства, наряду с рядом других положений:

1. Возникновение новой религии в середине I в. н.э., в среде рабов и вольноотпущенников есть отражение общего кризиса Римской империи, а вовсе не результат деятельности мифического проповедника Иисуса;

2. Христианская религия носила синкретический характер, вобрав в себя элементы восточных культов, иудаизма, античной философии;

3. Новозаветная литература является источником для истории христианства II в.

Рассматривая советскую историографию 1930-х гг., необходимо отметить определенную эволюцию воззрений: от самого общего утверждения о возникновении христианства в Римской империи, городах Восточного Средиземноморья, где повсеместно распространялись схожие мессианские течения (с нашей точки зрения, данный тезис скорее уводит от решения проблемы) к обнаружению истоков христианства в иудейской диаспоре, – или, более конкретно, в Малой Азии. Последнее утверждение, хотя высказывалось уже в статье 1934 г., подготовленной для БЭС группой антирелигиозных авторов⁵, получает наибольшее обоснование в работах Н.В. Румянцева, а затем А.Б. Рановича. В качестве основного аргумента указанные авторы указывают, что самое раннее христианское произведение, «Апокалипсис», обращено только к семи малоазийским общинам. Кроме того, полагают они, именно в диаспоре были сильны поиски утешения в религии, распространялись вульгарные толкования философского учения Филона Александрийского. Евреи диаспоры, не имея возможности соблюдать предписания иудейской религии, частично отказались от них⁶. В результате национальный бог Яхве превратился во вселенского Бога. А.Б. Ранович добавляет, что возникновение христианства в Иерусалиме – необходимая фикция, которая не имеет под собой реальной исторической основы: в Иудее в I в. витали идеи национальной революции, а не мировой религии спасения и утешения⁷.

Утверждение внепалестинской теории возникновения христианства в ее малоазиатской форме в советской историографии было представлено как следование идеям Ф. Энгельса. В начале 1930-х гг. начинается процесс «моделирования» авторитета классиков марксизма, заключавшийся в "правильном" прочтении их трудов⁸. В итоге оказалось, что именно Ф. Энгельс указывал на Малую Азию как родину христианской религии, хотя именно за данный тезис Энгельс критиковал Б. Бауэра, утверждая, что тот хватил через край⁹ – к этому моменту мы еще вернемся.

Первые критические высказывания в адрес внепалестинской теории возникновения христианства высказал С.И. Ковалев, в статье, опубликованной в «Ежегоднике музея истории религии и атеизма» за 1958 г. Он указывал на то, что Ф. Энгельс прямо говорил о палестинском происхождении христианства; кроме того, Палестина, как родина христианства, не может быть поставлена в качестве мифологемы на одну доску с проблемой историчности Христа: в пользу палестинского происхождения христианства свидетельствуют ессейство и культ хананейского древнего божества. Однако автор не отказывается от утвердившегося подхода, предлагая примирительную гипотезу: христианство возникло из иудейских сект Палестины I в. на базе ветхозаветных пророческих представлений; когда же идеи христианства распространились в диаспоре, началось его быстрое обогащение греко-римскими, египетскими, иранскими и другими неиудейскими элементами, что и привело к появлению в христианстве черт мировой религии Средиземноморского бассейна¹⁰.

Чем же были вызваны подобные изменения воззрений С.И. Ковалева, чьи предшествующие работы в полной мере опирались на «классическую» советскую модель? Думается, здесь имеется целый комплекс причин, которые можно разделить на две большие группы – а именно причин как собственно научного плана, так и политико-идеологических. Что касается первых, то наибольшее значение здесь имели открытия в 1947 г. рукописей Мертвого моря, которые, хотя и подтверждали выводы относительно заимствования первыми христианами ряда идей из предшествующих религий, ставили вопрос о значительном иудейском влиянии на раннее христианство. К числу вненаучных факторов можно отнести изменение идеологического климата в стране после смерти И.В. Сталина и особенно после XX съезда КПСС, когда «оттепель» породила в исторической науке «революцию надежд» и сделала возможным более свободный исследовательский поиск. Мы не считаем возможным говорить о полном устранении контроля со стороны партийно-государственного аппарата над историческими исследованиями, ¹¹ однако важно отметить, что, благодаря «оттепели», исследователи обрели саму возможность дискуссионного решения некоторых вопросов. Таким образом, в конце 1950-х гг., на наш взгляд, начинается процесс корректировки положений «классической» советской модели изучения первоначального христианства, в ходе которого были поставлены под сомнение мифичность Иисуса и других новозаветных персонажей, внепалестинская теория происхождения христианства и некоторые принципы источниковедческого анализа.

В 1960-е гг. идеи С.И. Ковалева встретили поддержку у таких авторов, как И.С. Свенцицкая и А.П. Каждан. Для обоснования собственной точки зрения А.П. Каждан также обращается к наследию Ф. Энгельса; работая с текстом немецкого оригинала, историк нашел в нем ряд формулировок, существенно отличающихся от аналогичных мест русского перевода. Знаменитый отрывок в работе «К истории первоначального христианства», а именно: «Таково было христианство, насколько оно нам известно, созданное в Малой Азии, в его главной резиденции около 68 года», – должен, по Каждану, читаться несколько иначе: «Так выглядело, насколько мы это знаем, христианство в Малой Азии, в своей главной резиденции, около 68 г.» Следовательно, резюмирует А.П. Каждан, из-за неверного перевода первоначальный смысл выводов Ф.Энгельса был затемнен, что и привело к ошибочным суждениям, получившим широкое распространение в советской историографии¹².

И.С. Свенцицкая, в свою очередь, апеллировала к содержанию кумранских рукописей и новозаветных апокрифов. В результате она пришла к выводу, что первыми христианами были эбиониты – секта, отколовшаяся от кумранитов и уверовавшая в уже свершившийся приход мессии. Однако окончательное оформление учения о мессии, с ее точки зрения, стало возможным лишь после поражения Иудейского восстания и эмиграции части эбионитов в Трансиорданию, откуда весть о мессии Иисусе распространилась евреями диаспоры по городам Малой Азии, Египта и других провинций империи¹³. Последнее положение позволяет нам утверждать, что И.С. Свенцицкая все-таки стремится частично согласовать собственные выводы с «классической» моделью.

Ряд советских авторов заняли по интересующему нас вопросу промежуточную позицию. В частности, И.Д. Амусин, на основании анализа сходства и различий между кумранитами и ранними христианами, приходит к выводу о зарождении христианства в I в. как в Палестине, так и в Сирии и Малой Азии¹⁴. Причем, в подтверждение своих выводов, он ссылается на представления Ф. Энгельса, критиковавшего Б. Бауэра именно за перенесение родины христианской религии в Александрию и Рим¹⁵. Полностью сохранена аргументация С.И. Ковалева в его совместной работе с М.М. Кублановым, второе издание которой появилось в 1964 г., уже после смерти ленинградского антиковеда¹⁶. В собственных работах 1960-х гг. М.М. Кубланов не останавливается специально на интересующем нас вопросе, поэтому мы считаем возможным выдвинуть предположение о принятии им точки зрения С.И. Ковалева.

Некоторые исследователи, – И.А. Крывелев, Г.М. Лившиц и первоначально Я.А. Ленцман, – фактически остались на прежних позициях, утверждая, что христианство появилось в еврейской диаспоре, в первую очередь, в Малой Азии. Что касается Я.А. Ленцмана, то еще в своих монографиях 1958 г. и 1960 г. историк подчеркивал, что наука не располагает надежными данными относительно палестинской теории: автору «Апокалипсиса» известны только семь малоазиатских общин, Плиний Младший говорит о христианах в Малой Азии, в распоряжении исследователей находятся данные о раннем появлении христианства в Египте, да и обстановка Иудеи, где вся жизнь была подчинена жреческой регламентации, не способствовала возникновению новой секты¹⁷. Однако уже в рецензии на сборник работ С.И. Ковалева он заявляет о своем переходе на позиции сторонников противоположной точки зрения, отмечая весомость аргументов, выдвинутых С.И. Ковалевым и развитых И.Д. Амусиным¹⁸. И.А. Крывелев и Г.М. Лившиц оказались более последовательны в своих выводах. Однако приводимая ими аргументация, на наш взгляд, не выглядит убедительно. И.А. Крывелев воспользовался аргументом А.Б. Рановича (встречающимся, как мы видели выше, и у Я.А. Ленцмана), об обращении автора «Апокалипсиса» только к семи малоазийским церквам, а также указал, что никаких свидетельств современников о появлении христианства в Палестине не существует¹⁹. Г.М. Лившиц, последовав примеру других ученых, тоже обратился к наследию Ф. Энгельса, указывая, что у классика марксизма имеет место эволюция взглядов: от признания родиной новой религии Палестины в «Книге Откровения» к утверждению о возникновении данного течения в Малой Азии в итоговой работе «К истории первоначального христианства» ²⁰.

Таким образом, в 1960-е гг. наиболее последовательным сторонником идеи палестинского происхождения христианства оказался А.П. Каждан, тогда как другие авторы, занимали скорее промежуточные позиции. Важным представляется здесь апелляция к авторитету Ф. Энгельса, как способ легитимации собственных воззрений; при этом заметно противоречие с тем прочтением наследия классика, которое было принято ранее.

В 1970 – 1980-е гг., на фоне преобладания палестинской теории, внепалестинская концепция существует в своего рода скрытой форме. Отказавшись от признания Малой Азии в качестве места возникновения христианства, советские историки, тем не менее, настаивали на рассмотрении широких предпосылок возникновения христианства, имевших место на территории всей империи. Фактически, мы снова наблюдаем возврат к спасительной уловке (которая перешла и в постсоветские учебники) о Римской империи в целом или ее восточной части, как родине новой религии.

В заключение зададимся вопросом, какие причины лежат в основе утверждения внепалестинской теории происхождения христианства и ее довольно длительного влияния на советскую историографию. Пожалуй, они довольно банальны и лежат на поверхности. Данная теория отвечала нуждам антирелигиозной пропаганды, широко развернувшейся в СССР в период 1920 – 1930-х гг. и дававшей о себе знать и впоследствии. Претендуя на статус единственно верного научного объяснения возникновения христианской религии, советские антирелигиозники-пропагандисты первой половины 1930-х гг. сформулировали ряд важнейших положений, получивших дальнейшее обоснование и развитие в работах более подготовленных авторов, в частности, А.Б. Рановича. Причем данные гиперкритические выводы освящались авторитетом классиков марксизма, чьи тексты были подвергнуты значительной ревизии. Осознавая несоответствие принятых выводов материалам источников, последующие поколения советских историков не могли, однако, так просто отказаться от них, учитывая особенности развития отечественной исторической науки в советский период.

1. Шаляева Ю.В. Советская историография истории раннего христианства: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Томск: ТГУ, 1997; Усольцев С.А. Проблема генезиса образа Христа в отечественной историографии раннего христианства: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Барнаул: АлтГУ, 2003; Кащаева М.В. «Теория интерполяции» в отечественной историографии раннего христианства: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Барнаул: АлтГУ, 2001.
2. Ленин В.И. О значении воинствующего материализма. М., 1980. С. 6 – 7.
3. На данный момент ни один из соответствующих трудов Б.Бауэра не переведен на русский язык, как и практически не существует в России посвященных им специальных исследований. В качестве исключения можно назвать статью А.Г. Петровой. См: Петрова А.Г. Б. Бауэр – историк раннего христианства // Вопросы научного атеизма. М., 1966. Вып. 2. С. 282 – 311.
4. Цит. по: Кубланов М.М. Новый Завет: поиски и находки. М., 1968. С. 180.
5. Лукачевский А., Беляев Е., Галактионов М. и др. Христианство // БЭС / Под общ. ред. В.В. Куйбышева, Н.И. Бухарина и др. М., 1934. Т. 60.
6. Румянцев Н. Происхождение христианства // Антирелигиозник. 1937. 9. С. 30; Ранович А.Б. Первоначальное христианство и его историческая роль // ВДИ. 1939. 2. С. 34.
7. Ранович А.Б. Очерк истории раннехристианской церкви. М.,1941. С. 67.
8. Общие замечания об этом процессе, несомненно, требующем самостоятельного исследования, см. в: Крих С.Б. Анализ одного произведения: Фридрих Энгельс и принципы марксистского историописания // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. М., 2008. Вып. 24. С. 176 – 221.
9. Энгельс Ф. К истории первоначального христианства // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 22. С. 474.
10. <Ковалев С.И. Основные вопросы происхождения христианства // Ежегодник музея истории религии и атезима. 1958. Т. II. С. 3 – 25.
11. Об этом см. подробнее: Сидорова Л.А. «Санкционированная свобода» исторической науки: опыт середины 50-60-х гг. // Россия в XX в.: Судьбы исторической науки. М., 1996. С. 705 – 710.
12. Каждан А.П. Происхождение христианства и его сущность. М., 1962. С. 45 – 47.
13. Свенцицкая И.С. Запрещенные евангелия. М., 1965. С. 28 – 32.
14. Амусин И.Д. Рукописи Мертвого моря. М., 1960. С. 238.
15. Амусин И.Д. Рукописи Мертвого моря. С. 238.
16. Ковалев С.А., Кубланов М.М. Находки в Иудейской пустыне (открытия в районе Мертвого моря и вопросы происхождения христианства). 2-е изд. М., 1964.
17. Ленцман Я.А. Происхождение христианства. М., 1960. С. 121 – 122.
18. Ленцман Я.А. Рец. на: Ковалев С.И. Основные вопросы происхождения христианства. М.–Л., 1964 // ВДИ. 1965. 1. С. 170.
19. Крывелев И.А. Что знает история об Иисусе Христе? М., 1969. С. 259 – 261.
20. Лившиц Г.М. Происхождение христианства в свете рукописей Мертвого моря. Минск, 1967. С. 151.