О выкрестах и об Александре Мене

О выкрестах и об Александре Мене

Элла Грайфер

Что такое выкрест, и как с ним бороться

Что есть выкрест? Крещенный еврей? Возможно. Но не каждый. Апостола Павла, например, даже те (довольно многочисленные!) евреи, которые его не жалуют, выкрестом не зовут, что вполне объяснимо. Выкрест крестится с определенной целью: из евреев выйти вон и сим поступкам облагодетельствовать себя, своих потомков, а иной раз даже и все прогрессивное человечество. Павел же Тарсийский цели такой себе не ставил, да и не велика была корысть перейти из разряда «подозрительных, но терпимых», каковыми являлись евреи в мире эллинистическом, в разряд «подрывных элементов», каковыми являлись в нем тогда христиане. Человечество облагодетельствовать он, правда, намерен был, и всерьез, но методы для того избирал иные.

Выкрест покидает группу дискриминируемую и слабую, присоединяясь к привилегированным и сильным. Проделывать это можно по-разному. Можно со всей ренегатской подлостью, как Торквемада или оппонент Нахманида, можно с откровенным цинизмом, как Генрих Гейне, а можно и с намерениями самыми благородными, пример подать своим глупым отсталым родственникам, в упор не видящим пути к спасению, как Борис Пастернак.

Каким методом он это проделывает? Официально и публично открещивается от того признака, который в данное время и в данном месте служит маркером принадлежности к дискриминируемой группе. В ситуации, когда таким признаком служит определенное вероисповедание (не вера, а паспортная, официальная принадлежность) – эту принадлежность меняет путем крещения. А как быть в обществе, где маркеры другие?

В Америке, например, вероисповеданием твоим, если не ошибаюсь, мало кто интересуется, пока сам о нем не заявишь – брось ходить в синагогу, и все дела. Но маркером там вполне может оказаться имя... значит, надо его сменить. На нашей доисторической в советские времена кроме смены имени настоятельно рекомендовалось сменить и пятую графу. В ходе паспортизации тридцатых годов это можно было проделать вполне легально, но за взятку не исключалось и потом... Крещение же, а равно и принятие буддизма, ислама, сатанизма или вступление в секту дырявого валенка, во внимание не принималось и от еврейства избавить не могло.

Из вышеизложенного строго логично следуют два вывода:

1. Можно креститься, не став при этом выкрестом.
2. Можно стать выкрестом, не будучи крещенным.

Лучше всего это положение иллюстрирует многократно изжеванный отрывок из завещания Шолом-Алейхема: верьте, дети мои, во что угодно, хоть в сон, хоть в чох, хоть в Иисуса, хоть в Магомета, хоть в теорию относительности, но поелику официальное присоединение к какой-либо религиозной общине, кроме еврейской, означает смену маркера, этого шага делать не смейте. Иными словами, в ситуации советских семидесятых наш незабвенный классик многих меневцев наследства бы не лишил, зато наверняка лишил бы наследства Макса Шароля из песенки Визбора, того самого, который «...так усердствовал над бомбой гробовой,/что стал членкором по фамилии Петров».

В ситуации, когда религиозная принадлежность маркером «еврейскости» не является, крещение само по себе не есть еще «выкрещивание», хотя известны случаи, когда оно добавлялось в качестве «гарнира» к мероприятиям более существенным и эффективным, как то вышеупомянутая смена имени-фамилии, пятой графы и полный разрыв отношений с еврейской средой. Да, честно говоря, не думаю я, что такой гарнирчик эффективности прибавлял , скорее уж так... для эстетики.

По тем временам в большинстве случаев с точки зрения еврейского самосознания крещение было актом вполне нейтральным: у кого оно (самосознание, хотя бы в зачаточном состоянии) было, тот при нем оставался, у кого не было – продолжал жить без него...

Сперва... А потом... ...Потом начались чудеса, какие и не снились покойному классику: люди, всю жизнь считавшие свое еврейство бессмысленной формальностью, а себя «такими как все», годик-другой спустя после крещения начинали задумываться.

...Это что ж такое выходит? Это я тому самому Иисусу, выходит, родственник?.. Сухаревой башне двоюродный подсвечник!.. И народ мой, значит, не просто кучка затравленных бедолаг... четыре тысячи лет у нас за плечами... книжку, нами написанную, читает и почитает весь мир... А русские-то, гляди, по монастырям ходят, в стены пальцем тыкают, радуются: 800 лет простояли! Эка невидаль!.. А вот двухтысячелетнюю стеночку – не угодно ли поглядеть?.. Еще вчера признание «я – еврей» совок несчастный сквозь зубы цедил, ни с чем это у него не ассоциировалось, кроме неприятностей, а нынче – Библию в руки и... извини-подвинься, сам-то ты кто такой?!

...Дальше по-разному бывало. Кто-то уходил в синагогу, кто-то добирался и до Израиля, кто-то учил иврит и находил себе место в христианской экзегезе ТАНАХа (как тот же Мень, да он, кстати, и диссертацию писал по Владимиру Соловьеву – первому, если не ошибаюсь, русскому филосемиту), а кто-то просто – выпрямлялся, поднимал голову, обретал достоинство. Нет, нет, конечно, такое случалось не всегда, но... и не так уж редко.

Теперешние критики тогдашних «выкрестов» утверждают, что и тогда, в Союзе, путь в иудаизм в принципе невозможным не был. Только не принимают  они во внимание, что предпосылкой вступления на этот путь было какое ни на есть осознание своего еврейства не просто как факта, а еще и как положительного содержания жизни, а до этой ступени развития ассимилированным во втором-третьем поколении советским интеллигентам надо было еще дорасти. Так вот, одним из возможных путей этого «дорастания» оказалось в той ситуации, как ни парадоксально, христианство.

И еще одно замечание: до недавнего времени я полагала что ситуация «советских семидесятых» – уникальна. В России все уже совсем не так, а в других местах такого, вроде бы, не бывало. Но вот совсем недавно, в разговоре с одной очень уже не новой репатрианткой из Франции, услышала, что подобные истории в пятидесятых годах прошедшего столетия (а может и потом) и в Париже были не редки... Такие вот дела.

Об Александре Мене

В свете вышесказанного будет не лишним разобраться в "феномене Меня" как таковом. Без особенного упора на наши, еврейские, дела, поскольку на самом-то деле занимали они в данном явлении отнюдь не центральное место.

Афиша:  "В Доме музыки Владимир Спиваков дает концерт, посвященный 15-летию со дня трагической гибели Александра Меня". Поверх афиши строка: "С одобрения Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II". Не с благословения, как это обычно принято, а с одобрения. Все правильно. Не одобрить нельзя, поскольку ни в каких уклонах по части догматической и богослужебной уличить Меня не удалось, хотя старались очень. Но и благословить тоже не получается, потому что…

По поводу активности и успешности миссионерской проповеди покойного протоиерея существует полный консенсус, разногласия начинаются с вопроса, что же именно столь успешно он проповедовал. Православие? Наши израильские ревнители чистоты "научного атеизма", доселе исповедуемого большинством приехавших из России, уверены, что да, тем более что и сам он нередко утверждал такое. А вот православные с этим не согласны. Хоть и с догматикой – не подкопаешься, но… Положа руку на все места… Кого она нынче интересует, догматика эта, кроме кандидатов богословских наук? Насчет литургических реформ заговаривал? Ну так не он один, и, опять же, – "в плипорцию", не митинговал и ничего не менял без приказа. Так, может, в национальности причина? Опять не то! Не один он такой еврей-батюшка на Матушке-Москве, остальных, хоть со скрипом, но терпят, а этот вот – ну как кость в горле стал! И диссидентом ведь не был, не чета Глебу Якунину!.. Нет, пугало и отталкивало в нем что-то совсем-совсем другое.

…Во всем западном и околозападном мире все традиционные религии тихо пасутся в своих загородочках. Оттесненные на периферию общества, принимают они как должное и оттеснение на периферию индивидуальной жизни. Не общение с Богом, составляющее стержень и основу личности, а почитание традиции во имя порядка или просто сентиментальные воспоминания детства.

И соседи по лавкам в воскресной церкви или субботней синагоге – не единоверцы-единомышленники, а просто соседи. В прежние времена, когда соседство предполагало по умолчанию "соседскую общину", объединенную общими интересами, общей профессией и т.п., единство убеждений не так уж было и важно – его с успехом заменяло единство привычек и интересов. А нынче соседей по лестничной площадке ничего не объединяет, кроме стремления не отдавливать друг другу любимые мозоли. То есть, и на площадке тоже, конечно, может зародиться дружба, но… все же, скорее в порядке исключения.

На первый взгляд может показаться, что православие в России претендует сегодня на какую-то иную роль, но это – оптический обман. Уже не первый век церковь эта, надувши щеки, делает вид, что идеологически подпирает государство, тогда как на самом деле она на него опирается, и все ее нынешние требования сводятся, на самом деле, к возвращению господпорок, отнятых в 1917 году.

Так вот, в странах, практикующих религиозную свободу, вместо рассыпающихся ПРИХОДОВ зарождаться стали ДВИЖЕНИЯ. Приводит в них людей личный выбор, сходство пути, которым идут они к Богу, т.е., прежде всего – психологическая, культурная близость, а создаются они обычно вокруг глубоко верующего харизматического лидера. В Америке – это группы, возникшие в ходе "Джезус революшен", а еврейская разновидность того же направления – Хабад. Догматики у них различны до полной несовместимости, а вот социология – одна. Давно уже и безуспешно пытаюсь я разобраться, сложилось ли аналогичное движение вокруг Адина Штайнзальца. Если нет – очень жалко. У европейских католиков есть, например, Неокатехуменат, протестанты создали экуменическое Тэзе, лидер, которого, Роже Шютц, был недавно в девяностолетнем возрасте убит.

Все эти начинания традиционной "приходской" структурой родной религиозной организации встречаются, как правило, в штыки. И причин для этого – предостаточно.

Во-первых, любое движение всегда "балансирует на грани" секты, и нередко, в конце концов, эту грань переходит. Во-вторых, если даже оно и не пытается менять или отменять традиционную обрядность, то уж всенепременно ее дополнит, иной раз дополнения эти попросту эстетически неприемлемы для традиционалистов, а иной раз они (особливо, ежели академиев не кончали!) готовы в них и ересь усмотреть. И наконец, движения всегда активно миссионерствуют, уводя энергичную молодежь, так что в итоге на три прихода священник остается один, зато возраста у него в сумме на пятерых благочинных хватит.

То, что в 70-80 годах возникло вокруг Александра Меня, определенно было "движением" в самом прямом смысле этого слова. Люди, в него входившие, рекрутировались все из одного "культурного слоя", т.е. друг другу были они близки, а все вместе – страшно далеки от традиционной православной культуры. Насколько "своим" был в ней сам Мень, сказать трудно. Его мать, крестившаяся в "катакомбной", подпольной церкви в те времена, когда и меньшее проявление нелояльности коммунизму головы могло стоить, культуру эту воспринимала романтически-восторженно, но сама так в нее и не вошла. По манерам, реакциям, привычкам и акценту осталась вполне еврейкой. И замуж вышла за еврея – простого, неверующего советского инженера. Сам Мень с детства привык общаться как с православной, так и с советско-интеллигентской средой, желание познакомиться поближе с традицией у паствы своей поощрял, у кого оно было, а у кого не было – особо не настаивал.

Ошибаются те. кто полагает, что приходили к Меню люди, стремившиеся креститься, и если б не было его, нашли бы себе другого священника. К Меню приходили люди, искавшие смысл жизни, путь к Богу, и только ощутив, что с "движением" этим им по пути, принимали крещение как часть традиционных правил игры, зачастую не слишком задумываясь о том, как понимает и для чего использует этот обряд все остальное христианство, тем более – для чего использовали его какие-то евреи в конце XIX – начале XX века. Сам же Мень, как многие харизматические лидеры, не в прошлое обращен был, а в будущее. Он утверждал, что два тысячелетия – не возраст, что христианство находится только в начале своего пути, и завтра оно непременно станет лучше, чем вчера.

Прямые предшественники в православии у него, правда, были, но очень уж маргинальные. Это – деятели т.н. "православного ренессанса". Тем, кто с термином не знаком, легко будет понять, о чем речь, вспомнив самого из них выдающегося – Николая Бердяева. От него ниточка потянется к "Серебряному веку", эстетика и мироощущение которого от традиционного православия далеки как небо от земли. Европеизированная интеллигенция империи Российской пыталась выстроить свою собственную форму религиозности, на основе даже не чисто православной, а скорее общехристианской традиции, которую сами они, ничтоже сумняшеся, принимали за общечеловеческую (см. об этом "Доктор Живаго").

Русское православие всегда было и поныне остается религией НАЦИОНАЛЬНОЙ, отталкивающей инстинктивно все непохожее. А "православный ренессанс" пытался превратить его в религию ИМПЕРСКУЮ, в которой путь к Богу смог бы найти любой житель космополитического Петербурга. За эту-то ниточку и ухватился Мень в ставшей к тому времени еще более космополитической Москве. Задачу свою он видел не в том, чтобы ввести свою паству в чуждую ей культурную форму традиционного православия, а в том, чтобы на основе того же православия развить форму новую, необходимым элементом которой был бы реально существовавший в обществе культурный плюрализм. Легко и без боли входили евреи в его общину именно потому, что никто не предлагал им в ней становиться русскими.

Тут я позволю себе маленькое отступление по поводу христианского миссионерства среди евреев в истории и современности, ибо в последнее время появились в нем тенденции новые, каких не замечали прежде. Со времен Константина миссионерство по умолчанию связывалось с признанием главенства культуры, а то и госструктуры миссионирующего общества. Крещение Руси было первоначально одним из элементов вассального союза с Византией. Завершилось оно, правда, собственным патриархатом, но это уж потом. Активное миссионерство колонизаторов в колониях тоже, не в последнюю очередь, предполагало навязывание "туземцам" европейской культуры и иерархии ценностей. Однако, конечной целью такого миссионерства никогда не бывало полное растворение, исчезновение, ассимиляция соответствующих народов. Никто не ожидал от крестившихся русских, что они станут греками, а от африканцев – что они побелеют. С евреями дело обстояло совсем иначе.

Те, кто заявляют, что, крестившись, еврей таковым быть перестает, не еврейскую точку зрения озвучивают (по галахе еврей хоть в каннибалы подайся – все одно будет еврей!), а вот именно ХРИСТИАНСКУЮ. Именно христиане цель своей миссии видели не в "просвещении", не в подчинении, а вот именно в ликвидации нашего народа как народа. На уровне одиночек расчет это, вроде бы, даже и оправдывался, а вот если по каким-то причинам крещение принимало характер массовый (в Испании XV или Германии XIX века), музыка быстро начинала играть назад. Убедившись, что культурная, национальная общность у крестившихся евреев все равно сохраняется, миссионерскую кампанию в спешном порядке свертывали как не достигающую цели.

Среди интересных новшеств "Теологии после Освенцима" наблюдаются сдвиги и в этом вопросе. Католики, к примеру, вполне официально отказались от такой "миссии", а некоторые протестантские направления миссию сохранили и даже активизировали, но… в корне изменили ее характер. Теперь они миссионерствуют среди евреев совершенно с теми же целями, что среди китайцев или цыган: создать у них свою, еврейскую, церковь, со своими общинами, иерархией, языковыми и культурными особенностями. Примерно ту же линию инстинктивно нащупало "движение" Александра Меня.

Не то чтобы там создавался какой-то специфически еврейский вариант христианства (как это делают, например, "мессианисты" в Израиле), а просто декларировалось, что христианство, хотя бы в потенции, религия "вселенская" и поддается "инкультурации", встраиванию в любую культуру человечества, вызывая в ней, правда, определенные изменения, но никоим образом не ликвидируя и не прекращая ее развития. Так что желание каких-то евреев вспомнить, что "Тайная Вечеря", согласно евангельским описаниям, есть не что иное, как Седер Песах, или читать Писание на языке оригинала, признавалось столь же естественным, как и желание некоторых русских по монастырям в паломничество отправиться. В любом другом приходе еврея принимали, чтобы помочь ему поскорей позабыть, что он еврей, а у Меня иной раз доводилось ему, вполне ассимилированному, как раз об этом вспомнить. (Прекрасная иллюстрация – "Засыпая и просыпаясь" А. Галича).

Но это был, повторяю, не более, чем побочный эффект. Основным направлением было продолжение линии "православного ренессанса" – создание космополитической религиозности единого имперского культурного пространства. В свете вышеизложенного, надеюсь, ясно, почему это без всякого восторга воспринимала церковь. Но государство?.. Оно-то почему не было заинтересовано в идеологии, сплачивающей общество и сохраняющей империю? Замену устаревшей и выхолощенной идеологии большевизма Старая Площадь и Лубянка давно уже подыскивали, и кандидатура православия (на которой, в конце концов, и остановились) уже тогда рассматривалась всерьез. Так чем бы плохо в этом самом православии и для интеллигенции местечко выгородить? На большее ведь и не претендовали ни "православный ренессанс", ни Александр Мень.

Ставя вопрос таким образом, мы, по умолчанию, предполагаем, что среднесоветский (а ныне уже, как выяснилось и среднеевропейский) чиновник действительно руководствуется в своей деятельности рациональными соображениями, имея целью долговременное благо представляемого им государства. Так вот, предположение это – ошибочно. Среднестатистический чиновник рациональные комбинации строит только на уровне аппаратной интриги или получения взятки, во всем же прочем руководствуется подсознательными инстинктами, среди которых немалое место занимают инстинкты ксенофобические.

Среднестатистический советский чиновник, с молоком матери всасывает недоверие и ненависть к "растленному Западу", за евреев я уже и вовсе молчу. С таким кругозором империю, все одно, на плаву не удержать (они и не удержали!), слово "космополитизм" для них ругательство, и не до того им уже, чтобы (как было во времена Бердяева) на основе русской культуры многонациональную имперскую создавать, а как бы только в угол забиться, огрызаясь и скаля зубы защищаться от чужой культурной экспансии. Слово "державность" употреблять они любят, но вот насчет реальной державы – тут уж кишка тонка.

Да и сама Европа давно уже не та, какой бывала во времена Петра Великого. Он-то ведь окошко в нее не спортивного интереса ради рубил, а туда норовил поближе, где – сила. Так вот, сила-то по нынешним временам от России совсем по другую сторону. О будущем России, ее культуры, ее интеллигенции сейчас можно только гадать, но жизнь Александра Меня, во всяком случае, уже в прошлом.