О раввинистическом иудаизме и раннем христианстве
(Лекция, прочитанная в Москве, в мае 2007 г. в рамках проекта "Эшколь")
Аркадий Ковельман
…Лекция наша сегодня не столько даже о раннем христианстве, сколько о двух религиях, родившихся одновременно — раввинистическом иудаизме и раннем христианстве.
Это может показаться странным: раввинистический иудаизм родился одновременно с ранним христианством. Мы привыкли считать, что христианство – это "дочка", а иудаизм — это "мама". И "дочка" бьет "маму" по щекам, то есть всячески над ней издевается. На самом деле, тот иудаизм, который сейчас существует – раввинистический иудаизм – родился ровно тогда же, когда родилось христианство: в период незадолго до и вскоре после разрушения Храма, в 70 году н.э. И обе этих религии — это сестры.
Для начала вспомним один эпизод из романа «Доктор Живаго», а именно тираду сына присяжного поверенного Гордона.
Если вы помните, там была такая безобразная сцена, когда казаки издевались над пожилым евреем, подбрасывая кверху монетку. Он бросался на пыльную землю за этой монеткой, а они ее ногами откидывали, потом подбирали и опять бросали. А за всем происходящим с ужасом смотрели дети из соседнего окошка.
Если вы помните, там была такая безобразная сцена, когда казаки издевались над пожилым евреем, подбрасывая кверху монетку. Он бросался на пыльную землю за этой монеткой, а они ее ногами откидывали, потом подбирали и опять бросали. А за всем происходящим с ужасом смотрели дети из соседнего окошка.
И вот в разрезе этого эпизода времен Первой мировой войны Гордон восклицает, в беседе с доктором Живаго: "Будьте со всеми. Вы первые и лучшие христиане мира". Так он одним ударом возвращает проблему ровно туда, откуда она и возникла: в те самые времена, когда евреи были первыми и лучшими христианами – лучшими просто потому, что других не было. И возвращает он ее, точнее, выдыхает он ее из той самой груди, из которой первые слова христианства в конечном счете и были выдохнуты. Из груди еврейского эллинизированного интеллигента, каковым, в сущности, является то же самый сын присяжного поверенного Гордон. И каковыми были его отдаленные предки, жившие в Александрии Египетской, в Тарсе, в Антиохии, и прочих городах тогдашней Римской империи.
Существует марксистский предрассудок – считать христианство, раннее христианство, религией рабов и плебеев. Это не совсем так. Еще до того, как христианство возникло, вся боль и вся мыслительная сложность христианства были сформулированы в кругу еврейской интеллигенции. И эта интеллигенция заняла позицию, которую она называла космополитизмом – против позиции, которая носила название "микрополитии". Иначе говоря, космополиты против микрополитов. Что касается "микрополита", то всякий знающий греческий язык сразу поймет, что перед нами предстает буквально не кто иной, как местечковый еврей. Полис – это город, микрополис – это маленький город. А штетл, или местечко — это тоже маленький город. Таким образом, микрополит — это местечковый еврей.
Так рассуждал Филон Александрийский, при этом имея в виду вовсе не еврея, живущего в каком-нибудь местечке типа Тебтюниса или Оксиринха, а еврея, который не умеет понимать Тору аллегорически, толковать Тору аллегорически. Который толкует ее буквально, как есть.
Сам же Филон, в своих собственных глазах, был космополитом, то есть гражданином мира. Не маленького городка, а мира. И означало это, что он живет пусть и в том же самом месте, разве что в более комфортабельном доме, но понимает Тору аллегорически. А понимать Тору аллегорически – значит понимать ее философски, как источник всякой философии, из которой заимствовали и Платон, и Пифагор.
В Торе, по Филону, описаны высокая философия и высокая религия. Бог Торы создает весь мир; Он Бог-Создатель, Бог, пекущийся о жизни в мире. Поэтому он Элоhим Хаим, живой Бог. И он одновременно – Кюриос, Господь, который властвует в мире и правит им, а вовсе не какое-то антропоморфное существо, которое изображено в Библии, если понимать ее буквально. Которое прогуливается по саду в летний зной, и обнаруживает Адама и Еву бог знает за каким занятием, да еще вдобавок говорит другим богам: "Вот теперь Адам стал как один из нас. И если он еще отъест от плода бессмертия, от плода жизни, от дерева Жизни, то он приобретет бессмертие". И это вовсе не тот политеистический, многобожный Бог, который говорит другим богам: "Пойдем и уничтожим их", и наводит потоп. Иначе говоря, в Торе написано совсем не то, как если бы мы понимали ее буквально. Или, если буквально воспринимать рассказ о Вавилонской башне, то чем же он отличается от рассказа о близнецах Титанах, которые собирались взгромоздить Пелион на Оссу и штурмовать небо? Давайте, говорит Филон, понимать это все аллегорически.
И вот мы понимаем это все аллегорически, но наталкиваемся на массу препятствий в своем аллегорическом толковании. Например, нам надо объяснить, почему Бог, если Он создал решительно все, все же кое-что создал некошерным. И некошерное нельзя ни в коем случае есть, и даже дотрагиваться до него нельзя. Но это еще цветочки… Самое ужасное, что Бог создал евреев и неевреев. Если все от Бога, если Он создал все, то при чем здесь евреи и неевреи? Да Он еще взял и отгородил евреев железными стенами и палисадами, той же самой Торой, то есть ее законами, ее заповедями. Так, что евреи и неевреи не могут смешиваться. Более того, они даже отвратительны друг другу. Что же делать в такой ситуации? Как-то не по-божески получается…
И уж совсем нехорошо, что существует Храм, построенный из камня и прочих материалов ведь Храмом настоящим, конечно же, может быть только душа человеческая, ибо в ней живет Бог. И только в ней он может частично поместиться, но уж никак не в этом языческом строении.
Как же нам разрешить эти странные несоответствия? Приходится выворачиваться, придумывать что-то такое, что бы могло примирить их. И чтобы их примирить, приходится обращаться к Аристотелю, который сказал, что человек есть зоон политикон, то есть "животное общественное". И что не в обществе может жить либо бог, либо зверь. Но мы же с вами не боги и не звери, мы должны жить в обществе себе подобных – то есть в обществе наших братьев-евреев. И мы-то с вами, – по секрету, в своем тесном кругу, –конечно же, понимаем, что храм Божий –это вовсе не то глупое сооружение, которое Ирод тут, на нашей памяти, обновляет, а душа человеческая. Мы-то с вами прекрасно знаем, что весь этот кошер – совсем не о том! Что свинина на самом деле, как писал Филон Александрийский, – это самое вкусное мясо на земле. И что Господь только для того нам запрещает есть свинину, чтобы воспитать нас в воздержании. Мы-то это понимаем, но вот наши местечковые братья-евреи этого не понимают. И поэтому нам тоже приходится приносить жертву в Храме, молиться в синагоге, накладывать тфилин. Что ж делать? Мы бы без этого обошлись – мы, интеллигенты. Но народ не поймет, масса не поймет.
Таким образом, согласимся, что это позиция несколько уязвимая с точки зрения абстрактной логики и чистого разума. И, будучи уязвимой, она представляет собой гордиев узел с попытками распутать его с разных сторон, в результате чего еще более и более запутываешься.
И конечно же, нашелся человек, который в один прекрасный момент разрубил этот гордиев узел. Звали этого человека Саул, или Савл, в синодальном написании. Он был римским гражданином и носил родовое имя того самого знатного римского семейства, в которое был гражданственно обращен, то есть семейства Павлов. Отсюда его римское имя Павел. Родился этот человек в Тарсе, в Малой Азии. Сам тот факт, что он был римским гражданином, и странен и не странен одновременно. Римскими гражданами, как правило, становились очень богатые и знатные провинциалы, которым даровалось римское гражданство. Но римское гражданство приносило массу привилегий, в основном налоговых, а кроме того, привилегии на предмет сохранения своего тела нетронутым. То есть римского гражданина можно было казнить, отрубив ему голову, но его нельзя было распять. Кстати сказать, впоследствии эта льгота и была использована в корыстных целях апостолом Павлом — ему отрубили голову, но его нельзя было распять, в отличие от Петра, которого распяли, да еще и вверх ногами. Римского гражданина нельзя было даже бичевать, подвергать пыткам.
А ко всему этому еще плюс гражданство. Если вы богаты и знатны, вам дают это гражданство. Но Саул, будущий апостол Павел, и его отец, по всей видимости, были состоятельными, но ремесленниками. Они шили палатки, шатры, и этим добывали себе хлеб. Спрашивается, каким же образом Саул или, точнее говоря, его отец, а может, дед, стали римскими гражданами? Этот механизм нам известен. Дело в том, что римское гражданство было лакомым кусочком. Чтобы получить его, провинциалы, в особенности сирийцы, – по причине своей, как считали греки и римляне, низости и "восточности", – не ценили свободу и обращали сами себя в рабство. То есть, они шли в рабство к римским гражданам добровольно, и получали затем "манумиссию", то есть свободную, вольную. А любой раб римского гражданина, получив свободу, автоматически становился римским гражданином. Мы знаем об этом плутовском способе обращения в римское гражданство из романа Петрония Арбитра "Сатирикон". Там есть замечательный эпизод, "Пир Тримальхиона". Пируют на этом пиру в основном всякого рода выскочки с востока, да и сам Тримальхион был таким же. И один из этих выскочек говорит: «Вот я-то, как умен-то, а? Пошел в рабство к римлянину, потом освободился, теперь у меня теперь бизнес небольшой, все в порядке». То есть, скорее всего, кто-то из предков будущего апостола Павла – отец или же дед, – таким образом приобрел римское гражданство.
Новоявленные римские граждане, как правило, продавали все что угодно, только не свою культуру и не свой язык. То есть римского, латинского языка они не выучивали. Что впоследствии вызвало страшное возмущение императора Клавдия, который сам был историком, писал книгу про этрусков. Выяснилось, что масса вновь обращенных римских граждан совершенно не знает латинского языка, даже не носят тогу. Они сохраняли греческий язык. Его сохраняли евреи, жившие в Тарсе, Александрии и прочих местах, даже когда они делали алию, переезжали в землю Израиля. Из Нового Завета мы знаем о существовании синагоги александрийцев в Иерусалиме. То есть они там как бы кучковались и говорили на греческом, так же как их отдаленные потомки кучкуются и говорят на английском в том же самом Иерусалиме. Мы знаем о существовании синагоги тарсийцев, выходцев из Тарса, в городе Лод – том самом городе, где сейчас аэропорт Бен-Гуриона. Так же и языком Савла, Саула, был греческий – язык его родного города. И греческий язык, на котором говорили вообще все евреи, если не считать евреев Сирии и Палестины, был у него блестящий.
А теперь – о грандиозном преимуществе Саула перед Филоном Александрийским. Преимущество состояло в том, что Филон Александрийский жил, родился и умер в Александрии. Он, в общем-то, был такой классический диаспоральный еврей, что-то вроде профессора Беркли, который родился в Сан-Франциско и умрет в Сан-Франциско. Что же касается Саула, то он сделал алию. Он отправился в Иерусалим и получил там образование у ног Гамлиэля Первого, Гамалиила. А Гамалиил — это глава наиболее влиятельной фарисейской школы того времени; согласно традиционной еврейской мишнаитской талмудической генеалогии, он был сыном Гиллеля Старшего, основателя этой школы, и, в свою очередь, предком целой династии, шаршерет, глав Синедриона, которые впоследствии стали носить название наси, князь (эту должность римские императоры упразднили только в V-м в. н.э.). Т.е. Гамалиил – видная фигура, видный ученый; Новый Завет с большой симпатией описывает его как либерала.
Савл был его учеником и одновременно ярым фарисеем. Причем если сам по себе Гамлиил описан как либерал, который выступает против того, чтобы побивать христиан камнями, и за то, чтобы развивать терпимость, то ученик его, апостол Павел, будущий апостол, был совершенно нетерпимым и гнал христиан. И обращение его, собственно, произошло по пути в Дамаск, куда его отправили с апостольской миссией. А в чем состояла миссия апостола, то есть посланника? Гнать христиан. Что соответствовало страстной натуре Савла – безусловно, не либеральной.
Так вот, он был одновременно и диаспоральным грекоязычным эллинизированным, риторически образованным евреем, и одновременно – фарисеем, вкусившим, изучившим фарисейскую ученость. Он знал уже палестинские способы толкования Торы, знал иудаизм с его палестинской, иерусалимской стороны, в самой его сердцевине – чего не знал Филон Александрийский.
И вот этот человек, сочетавший в себе два таких начала, отправился в Дамаск с миссией гнать христиан. Заметим, Дамаск – тоже довольно примечательное место. Это местечко, в котором обычно обретались религиозно-политические эмигранты. Например, в Дамаск бежал Кумранский Учитель праведности; по мидрашистскому преданию, в Дамаск бежал Гехази, ученик Ильи Пророка, опять-таки якобы ставший еретиком. То есть в это место бежали все еретики, и там была сильная христианская община, куда и отправился Саул, чтобы гнать христиан.
По пути ему якобы явился Иисус, который сказал ему: «Савл, Савл! что гонишь меня? … Трудно тебе идти против рожна?». И эти отнюдь не поэтические слова заставили его пересмотреть свое поведение, свое будущее, свою профессию. Явившись в Дамаск, он начал там знакомиться с христианами, и делать вещи совершенно противоположные тому, что он собирался делать.
Встреча Иисуса с Саулом была, собственно, единственной. Больше они никогда не встречались, по крайней мере, при земной жизни Саула. Но этого было достаточно Саулу для того, чтобы впоследствии писать: он видел Иисуса, встречался с ним, – а не только те двенадцать апостолов, двенадцать учеников, которые видели Иисуса и бродили с ним по Галилее и Иудее. И он чувствовал апостольскую гордость.
Став христианином, Саул начал вести себя несколько иначе, чем вели себя другие апостолы – Марк и прочие. Свои основные усилия он направил не на обращение евреев, а на обращение неевреев, язычников, за что и получил название-прозвище "апостол язычников". Произошло это абсолютно случайно, как происходит все в мире. Так же как и все остальные апостолы, он проповедовал в синагогах. Но поскольку его греческий язык был гораздо лучше его иврита, и поскольку он лучше знал грекоязычную среду, то проповедовал в основном в синагогах сирийских и малоазийских, в больших городах, где жило грекоязычное еврейское население. Отправившись в такую синагогу и выступив там с проповедью, он немедленно получал достойный ответ, выражавшийся в тридцати девяти плетях, которыми его били в наказание за крамольные речи. Его осуждали архисинагоги, то есть начальники, верхушка синагог. Но были и люди, которые за ним шли. Некоторые из них были евреями, порой даже богатыми. Но многие относились к потомкам от смешанных браков, которые чувствовали себя в синагоге не очень уютно, людьми второго сорта. А дальше ниточка пошла уже к неевреям – в особенности к так называемым «боящимся Бога», то есть язычникам, которые посещали синагоги, слушали проповеди, но не делали себе обрезание, как бы останавливались на пороге синагоги. И к ним Саул (Павел) начал обращаться все больше и больше. И они все больше и больше прислушивались к нему. Потому что для них он открывал двери прежде почти запертые, разве что с небольшой оставшейся щелочкой. Павел разрешил им не делать кое-что из того, что их заставляли делать те, кто приглашал их пройти в эту дверь, то есть евреи. Да, было очень много прозелитов-греков, которые становились евреями. Их приглашали – пожалуйста, мы хотим вас. Более того, в Новом Завете говорится о фарисеях, которые готовы изъездить землю и море, чтобы привлечь прозелитов. Но для этого, чтобы полностью стать евреем, мужчине надо было сделать маленькую операцию. И еще ему надо было прекратить совместные трапезы с язычниками, включая своих собственных родственников. Ему надо было просто отказаться от своей национальности. Ибо еврей — это не просто религия, это национальность. То есть он уже переставал быть эллином, он переставал быть сирийцем, он становился евреем. Не всякий оказывался на это способен, при всех симпатиях к высоким моральным и философским качествам иудаизма.
И вот апостол Павел начал говорить, что всего этого делать не нужно. Но мы же уже читали, что это не нужно. Мы читали, что писал Филон (Павел не ссылался на Филона, но как бы цитаты из Филона, а также скрытые и открытые цитаты из других грекоязычных еврейских авторов у него проскальзывают). Мы читали, что Бог живет не в Храме, а в человеческой душе. Мы читали, что чистым все чисто, что весь этот кошер – сплошные глупости. То есть не то что бы глупости, а средства для очищения человека путем воздержания. Но ведь воздерживаться можно и другим способом.
И, кстати сказать, такого рода теории, что кошер нужен исключительно для воздержания, мы встречаем и в мидрашах, и в Талмуде. Существует великолепный мидраш о награде, которая ожидает праведников в будущем мире. Какова же эта награда? В этом мире все кому не лень ходят в цирк и наблюдают битвы животных, гладиаторские бои, ловят безумный кайф, а евреям нельзя. А вот в будущем мире — пожалуйста. Все евреи будут приглашены в цирк, и они там будут наблюдать как два зверя, Левиафан и Бегемот, будут драться друг с другом. А после этого, когда они друг друга укокошат, тогда праведникам нарежут по кусочку Бегемота и Левиафана, и предложат съесть. Причем Левиафана подадут засоленным, а Бегемота замороженным. Встает галахический вопрос: почему, собственно, бегемота – замороженным, а левиафана – засоленным? Можно догадаться, ответ очень прост: потому что левиафан — рыба. Рыбу надо есть соленой, а мясо хорошо есть подмороженным. Но встает вопрос: hарей зо невела? Ведь это убоина, это же падаль, как же ее можно есть, если это галахически запрещено? На что следует ответ: а разве правила кошера не даны нам только для того, чтобы очистить евреев? Только для этого. Чтобы они очистились воздержанием, точнее, следованием заповедям. А уж что это за мясо, само по себе совершенно неважно.
Выработалось даже понятие «мар’ит айн» («иллюзия глаза») представляющее, кстати, интерес и в современном иудаизме. Известно, например, что креветок есть нельзя, потому что это запрещено Торой. Но однако в Израиле есть рестораны морепродуктов, sea food, в которых подают креветки. Креветок этих делают, извините, из индюшатины. То есть это фальшивые креветки. Так вот, истинный еврей с точки зрения иудаизма не должен есть этих креветок. Особенно если человек, который ест креветок, носит на голове кипу, да еще не дай Бог является равом: его может увидеть неопытный молодой еврей, и подумает: «Этот рав ест креветку? Значит, и мне можно». Поэтому креветки есть запрещено, и неважно, настоящая она или нет. Главное – чтобы были чистыми души человеческие.
И вот Павел делает следующий шаг. Он говорит – все это не важно. Не важно, какое мясо. Хотите, буду есть кошерное, хотите — не буду. Более того, о'кей, я буду есть кошерное, когда меня пригласят евреи. Потому что перед евреями я должен быть евреем, чтобы к себе, к христианству привлечь евреев. Когда меня пригласят неевреи, я буду есть некошерное – чтобы не оттолкнуть их, чтобы привлечь их. Ибо как ловец душ человеческих, я должен привлечь к Иисусу и неевреев тоже. Значит, абсолютно не важно, кошер или некошер; важно, чтобы люди стали христианами, чтобы они уверовали в Иисуса.
Естественно, дальше встает вопрос, а зачем вообще вся эта Тора, нужно ли ее соблюдать, или не нужно ее соблюдать? И здесь Павел выдает абсолютно гениальную диалектику. Сказать, что Тора – это что-то ненужное, что-то внешнее, он не может. Тем самым он лишит религию религии: ведь Тора дана Богом, это записано в ней самой. Тогда он говорит, что Тора свята. И добавляет: однако плоть слаба. Плоть слаба, мы не в состоянии жить по Торе. Более того, не будучи в состоянии жить по Торе, и будучи искушаемы плотью, от Торы мы еще более соблазняемся. Ибо пока не было Торы, я не знал, что такое грех. Я не знал, что нельзя красть, я не знал, что нельзя убивать — я не крал и не убивал. А когда Тора сказала мне, что нельзя красть, нельзя убивать, нельзя прелюбодействовать, во мне возникло искушение, я начал красть, я начал убивать, я начал прелюбодействовать. Так что же, Тора в этом виновата? Нет, Тора в этом не виновата. Но виновата слабость плоти человеческой. Короче говоря, мы в тупике, у нас нет пути.
Так что же, у нас нет пути? Есть! И этот путь показал Иисус, показал своей крестной смертью. Ибо он умер, и мы умерли вместе с ним – потому что в момент смерти Иисуса и в момент нашего обращения в христианство мы так же умираем. Но ведь мы знаем, что Тора и заповеди ее на мертвецов не распространяются. Ибо сказано в той же Торе: «с мертвыми свободен», ба-метим хофши. Человек свободен, когда он умирает – и тогда он не должен выполнять заповеди. Так и мы: умерев с Иисусом, мы освобождаемся от Торы.
Но значит ли это, что теперь мы должны прелюбодействовать, что теперь мы должны красть и творить все эти безобразия? Отнюдь! Да не будет этого. Ибо ежели раньше мы пытались жить по букве Торы, и у нас не выходило, у нас не было пути, то теперь по духу у нас этот путь есть. И по духу, если мы в духе Иисуса, все получится.
Но что же тогда представляет собой Тора? А Тора представляет собой ту самую повязку, покрывало, которое набросил на себя Моисей, когда сходил с горы Синай. Лицо его, кожа его лица сияла: отсюда карней ор – "лучи света" на иврите. В переводе на латынь "лучи" стали "рожками" – отсюда у микеланджеловского Моисея рога. И евреи, не будучи в состоянии видеть этот блеск, это сияние лица Моисеева, просили его накинуть покрывало на лицо. В таком виде Моисей и проповедовал.
Мы же срываем эту накидку, и что под ней оказывается? Истинная цель, телос, которая и есть Иисус. Истинное знание.
Так мыслил апостол Павел. То, что он представил не только евреям, но и миру, было блестящим синтезом раввинистической идеологии того времени и эллинистического иудаизма в философии. Эллинистический и еще не раввинистический, а просто палестинский, иудаизм слились в одном братском объятии и дополнились какой-то совершенно немыслимой диалектикой. И немыслимым проповедническим даром. Но ведь с тем же проповедническим даром и той же диалектикой Павел вернулся к себе самому, несчастному, и спросил себя: «А что же мне делать в этой ситуации как еврею?» Язычники меня принимают, но мои братья-евреи – нет. Они не принимают Иисуса. Что же, обетование Господне ложно? То обещание, которое Бог дал некогда Аврааму — ложно? Никак нет. Оно истинно. Все евреи спасутся. Как в Мишне сказано, что все евреи спасутся, точно так же сказано и у апостола Павла.
Почему же они сейчас не верят? Потому что это неверие есть часть Божьего плана. Раньше, когда Бог открылся только евреям, Он сделал это, чтобы возбудить зависть и недоброжелательство язычников. И благодаря этой зависти и недоброжелательству евреи оставались верными. Теперь, отвергнув на время евреев, Бог возбудил ревность язычников. Язычники придут к Иисусу именно потому, что евреи не идут к Иисусу. Ибо язычники ненавидят евреев. А что было бы, если бы все евреи пришли к Иисусу? Тогда язычники никогда не пришли бы к Иисусу. Поэтому в план Божий входит, чтобы сейчас евреи к Иисусу не приходили. Но, в конечном счете, евреи придут и спасутся. И поэтому не гордись ты, привитая яблонька, привитый дичок, привитая олива, не гордись перед естественным, коренным стволом. Не гордитесь, прозелиты, новые христиане, перед евреями.
Насколько была успешной проповедь апостола Павла, никто не знает. И вообще никто не знает, что делалось в первом веке нашей эры. По крайней мере, до нас дошли его письма. Большая часть писем, которая приписывается ему, действительно ему принадлежит, и это самое раннее из того, что есть в Новом Завете. Ибо, как вы понимаете, то, что приписывается Луке, Матфею, Марку и так далее, на самом деле им не принадлежит … То есть, мы не знаем, когда это было написано, скорее всего, это было написано много позже, чем жили исторические евангелисты. И послания, которые приписываются другим апостолам, гораздо более поздние. Из того же, что писал, что творил апостол Павел, большая часть этого принадлежит ему самому. Это, в основном, 50-е гг. I века нашей эры.
Что было потом? Потом был разрыв пуповины на крови. Вплоть до 70-го года, сколько бы ни было новых христиан по всей Римской империи и за ее пределами, сколько бы язычников или евреев ни обращалось в христианство, центром и иудаизма всех сортов (фарисейского, ессейского), и христианства, которое тогда тоже было частью иудаизма, сектой иудаизма – центром всего этого был Храм. Они все ходили в Храм, они все молились там и приносили жертвы. И апостол Павел это делал. И во главе Иерусалимской общины стояли родственники Иисуса, у одного из которых от долгого стояния в Храме на коленях натерлись на коленях такие мозоли, что его называли "верблюдом".
И мысль о том, что пуповину эту надо перерезать, висела в воздухе, еще со времен пророков. Почему Храм, зачем нужен Храм, это здание из камня и дерева, при чем здесь Бог?
И вот наступает момент, когда приходят римляне и сжигают Храм. А перед этим наступает момент, когда восстают евреи, и буквально заставляют римлян сжечь Храм. Храм обречен, он не может быть не сожжен. И вот он сожжен. И в тот момент, когда он сожжен, ножницами перерезается пуповина, которая удерживала и связывала воедино нарождающееся христианство и иудаизм, существовавший до 70 года. Все идет врозь, в ту или иную сторону.
Христианство, по всей Римской империи, движется к статусу мировой религии. К статусу религии, ненавидящей евреев.
Иудаизм движется в сторону совершенно иного иудаизма, совсем непохожего на иудаизм до 70-го года. До 70-го года было много иудаизмов: фарисейский, саддукейский, ессейский, христианский. После 70-го года возникает так называемый раввинистический иудаизм. Центр его – уже не Храм, а синагога, главная элита – вовсе не священники во главе с первосвященником, а рабби, мудрецы, которые мудростью, а не происхождением от священнической династии, завоевали себе это право. Завоевали мудростью и учением, ученостью, сдачей экзаменов, получением смихи, что приблизительно соответствует защите кандидатской диссертации – после чего следует минуй, назначение на должность.
Такой иудаизм называется раввинистическим. Он начинает формироваться вскоре после 70-го г. Во главе этого процесса становятся продолжатели династии, шаршерет, Гиллеля, Гамлиила. И этот иудаизм также формирует свои взгляды на то, как жить без Храма – взгляды довольно либеральные: например, мир стоит уже вовсе не на Аводе, не на храмовой службе, а зиждется на деяниях, на Изучении Торы, Лимуд Тора. И для очищения нужны уже не пепел сожженной красной коровы и не воды различного рода, а молитва и милостыня, цдака. Это другой иудаизм, в нем уже все другое. Это тоже новая религия, возникшая после 70-го г.
Как же эти две религии сосуществуют? Как они между собой соотносятся?
Что касается христианства, то оно безумно озабочено отношениями с иудаизмом. Иначе и быть не может: ведь христианство помнит лоно, из которого вышло. И перед ним стоит вопрос, как решить задачу почти неразрешимую. Ведь уже умер, казнен апостол Павел, блестящий диалектик, который мог решить любую задачу. А задача следующая: с одной стороны, нельзя обрубить корни, ибо тогда дерево засохнет; с другой стороны, нельзя остаться внутри этого дерева, внутри ствола, потому что тогда не будет мировой религии. Нельзя отказаться от Торы совсем, от Библии, как предлагали маркиониты. Но и нельзя объявить ложным обетование, данное евреям. Потому что тогда просто подрубается основа, тогда мы основываем совершенно другую, новую религию, один из многих новых культов. Ну и что? И кто к нему примкнет? Весь авторитет древности, сакральности уйдет, испарится. С другой стороны, рядом с нами живут евреи и стоят их синагоги. Они живут, несмотря на поражение, несмотря на разгром и восстание, они живут по всей империи, от Британии до Месопотамии. Они довольно богаты и состоятельны. У них в синагогах – привлекательные богослужения, пение. Хотя мы, греки, и говорим, что это рев ослов, (по словам Иеронима, «как ослы ревут, они поют»), но многим это нравится. Многие из нас считают, что надо соблюдать Шаббат, что евреи очень хорошо изгоняют демонов. И христиане посещают синагоги. Но что же будет дальше? Ведь христиане станут евреями, этого тоже нельзя допустить!
И вот постепенно вырабатывается гибкая политика, в соответствии с которой христианство признает допустимость и необходимость существования не только Библии, но и евреев. Значит, такая необходимость была, и мысль об этом была сформулирована Бл. Августином в IV веке. Суть ее в том, что евреи представляют из себя "вещдок" – вещественное доказательство того, что все написанное в Торе истинно. Если кто-нибудь сомневается в том, что Иисус воскрес из мертвых, если кто-нибудь сомневается в том, что учение христианства истинно, посмотрите на евреев. Посмотрите, как они унижены, посмотрите, как они разбросаны, посмотрите, как на месте их Храма стоит храм Юпитера Капитолийского. Почему? А потому, что они распяли Иисуса. А ведь Иисус предсказал, что Храм этот будет разрушен, и не останется камня на камне. Вот вам доказательство. И пусть они живут и сами служат доказательством. А, кроме того, кто знает, может быть прав апостол Павел, и в конце времен кто-то из них спасется?
С другой стороны, они должны быть унижены, они должны занимать низкое положение в обществе, на них должно быть клеймо иудино, ибо они предали Иисуса на распятие, не приняли христианства. И отказываясь принять христианство, они продолжают распинать Иисуса.
Благодаря этой двойной политике на протяжении всех Средних Веков евреи оставались единственным религиозным меньшинством, которому было позволено существовать в христианском мире. Повторяю, единственным. Никакие мусульмане, никакие буддисты, никакие зороастрийцы не могли ни на секунду оказаться ни в одном европейском христианском городе. Их бы сожгли на костре, их бы уничтожили, если бы они тут же не обратились бы в христианство. Был небольшой опыт в Испании, когда там жили мавры, но вы знаете, чем закончился этот опыт. К евреям это не относилось, или относилось не всегда (из Испании, Британии, Франции их все же изгнали). В тех случаях, когда евреев изгоняли или убивали, это категорически осуждалось церковью. Церковь всегда выступала против гонений и убийств евреев: она была их главным защитником во времена Средневековья. А главным защитником евреев в церкви был папа Римский. От него исходили увещевания не трогать евреев. И когда евреев начали уничтожать во времена крестовых походов, папы пытались остановить, и останавливали, насколько они могли, это безобразие.
Это то, что касается отношения христианства к иудаизму.
Но христианство, как я уже сказал, было безумно озабочено тем, чтобы выстроить такие отношения. Для этого требовалось обоснование, старая и новая литература. Издавались соответствующие трактаты – начиная с трактата Иустина Мученика «Диалог с Трифоном». Знаменитым Иоанном Златоустом писались филиппики, речи против иудействующих, в которых осуждались и евреи, и те, кто следует за евреями. Подробно разбирались все их аргументы. Полемическая литература существовала в огромном количестве.
И вот мы, казалось бы, вправе ожидать, что нарождающийся раввинистический иудаизм ответит христианству тем же. Увы, нет. Удивительно, но факт — иудаизм как будто не обращает внимания на само существование христианства. И даже почти не обращает внимания на то, что христианство стало религией Римской империи – заметим, официальной религией. Очень мало замечаний о христианстве в Талмуде, в Мидрашах. Мы знаем из трактата «Сукка», что в конце времен малхут, царство, обратится в минут, ересь. Мы знаем еще какие-то, я позже о них скажу, рассуждения о христианстве. Но они либо носят странно-фантастический характер, либо очень скудны.
Откуда такое молчание? Чтобы представить себе характер этого молчания, надо понять другую странность. Население Римской империи в поздней античности составляло где-то 35–50 миллионов человек. Евреев было от 5 до 7 миллионов. Достаточно много, причем они группировались в крупнейших городских центрах, как и сейчас. Существовала огромная община евреев в Риме, первоначально грекоговорящая, но постепенно переходившая на латынь. Известны гигантские еврейские катакомбы в Риме, с соответствующими надписями и символикой. В Испании, Британии, Италии, Северной Африке, во вновь основанном царском городе Константинополе также существовали богатейшие еврейские общины. Там были синагоги: по их найденным остаткам можно судить о роскошестве этих зданий. Сохранились надписи о дарениях в эти синагоги – в основном на греческом языке. Акты дарений свидетельствуют, что такая-то синагога и вообще данная еврейская община состояла в чудесных отношениях с местной городской администрацией, что все в полном порядке. Никаких трактатов, ничего не говорится против христиан, ни о христианах, ни о Торе, ни о Боге, вообще ничего. После Филона Александрийского и после Иосифа Флавия грекоязычный голос евреев умолкает. Молчит великое еврейство — цивилизованное, эллинизированное, латинизированное, романизированное. Многомиллионное еврейство молчит.
Говорят же евреи, живущие в крошечном уголке Римской империи, на самом ее краю, на границе с сасанидским Ираном, в забытой Богом Палестине. Точнее даже, в северной части Палестины, в основном в Галилее, группирующиеся вокруг двух крошечных городков — Сепфориса и Тивериады. Там, в основном, и сосредоточен весь раввинистический иудаизм… Ну и плюс еще среди части населения столицы тогдашней Палестины, Кесарии Приморской. Все вместе это несколько десятков квадратных километров территории. То есть грандиозное здание раввинистического иудаизма, весь Иерусалимский Талмуд, все сборники мидрашей, Мишна — все это исходит из крошечного уголка, закутка Римской империи. Когда оттуда, из этого закутка, начинается выброс энергии и выброс культуры, он направлен не в сторону Британии, Галлии, имперского Рима, Константинополя, а в сторону сасанидского Ирана. И там, в Вавилоне, творится Вавилонский Талмуд. Который и есть настоящий, признанный сейчас Талмуд.
Грекоязычная среда не пропускает раввинистический иудаизм на север, запад, в Римскую империю. А вот в Парфию, в Сасанидский Иран – пожалуйста. Почему? Безусловно, здесь важны языковые границы. Эти рабби творят на арамейском языке и на иврите, которого не знали жители Галлии, Британии, Италии. Очень важна культурная среда – а культура эллинистических евреев была иной.
Но почему же эллинистические евреи молчали? Ведь ранее они писали многие тома! Теперь же полное молчание – и это величайшая загадка. Ее объясняли по-разному. Последнее, что было написано евреем (по крайней мере, насколько я знаю) – это так называемые «Псевдоклиментины», совершенно блестящий авантюрный роман, написанный евреем-христианином в Александрии II века. В нем действуют апостол Павел, Текла – в русской версии он называется «Роман о Павле и Фекле». В нем же действует Апион – тот самый антисемит Апион, который описан в трактате Иосифа Флавия «Против Апиона, или о древностях иудейских»; он был оппонентом Филона, возглавляя посольство александрийских граждан к Калигуле после погрома 38 г.. Филон возглавил посольство александрийских евреев. Апион представлен в романе другом отца будущего Папы Римского Климента, похороненного в Крыму, от имени которого и написан роман. Сам Климент – тоже александриец, тоже язычник в прошлом, тоже эллин. И вот они сидят во дворике вместе с Апионом, и Апион, антисемит, словами Филона Александрийского и Иосифа Флавия рассказывает Клименту, будущему Папе Римскому, какие плохие евреи. В свою очередь Климент, который совсем не еврей, словами тех же самых Филона и Флавия, рассказывает Апиону, какие евреи хорошие. Но он старается при этом не поссориться с Апионом, потому что Апион все-таки друг его покойного отца.
Возможно, эллинистические евреи просто не оказались способными конкурировать с христианством на его собственной почве, то есть на почве греческой и римской культуры. Те из них, которые хотели творить и дальше, просто уходили в христианство. Это и есть самые первые и лучшие христиане типа Гордона. Если кого-то интересует судьба молчащих позднеантичных грекоязычных евреев, читайте «Доктора Живаго». Вы их там узнаете, вы их там увидите.
Что же касается тех евреев, которые жили в закутке Римской империи, на самом ее краю, на крошечной территории в Галилее, то они находились не в диаспоре, а у себя дома. Они не жили среди греков: в их сирийском окружении тоже по-гречески не говорили. Они творили на языке своей культуры, решали те проблемы, которые встали после сожжения Храма. Они решали эти проблемы в пределах иудаизма – хотя и другого иудаизма.
Но, конечно же, совсем не обращать внимания на христиан они не могли. Какие-то отзвуки были… Но зачем им, собственно, нужно было полемизировать с христианством? Ведь христианство – оно в эллинистическом мире, среди эллинистических евреев. А среди евреев, живущих на своей родине, его нет. Ну, есть какие-то секты иудеохристиан, но с ними поступают проще, с ними не полемизируют. На них обрушивают знаменитую биркат hа-миним, дословно "благословение" – то есть "благословение" сектантов, еретиков, на самом деле – проклятье по поводу еретиков. Это проклятие, биркат hа-миним, включено в Амиду – основную молитву евреев. Оно направлено против малшиним, то есть доносчиков, и против миним, прежде всего христиан. По этому поводу Иустин Мученик говорил: «Вы проклинаете нас в своих синагогах». Проклинали, конечно, евреи не христиан вообще, а в основном христиан-евреев. Смысл этого проклятия приблизительно тот же, что и смысл, например, ритуальных воплей, которые фиксирует Лукиан в малоазийском культе змеи – «прочь эпикурейцы, прочь христиане!». То есть, данная религия выталкивает других из своих таинств.
Так они поступали с христианами – отгораживались от христиан, от христиан-евреев. Что же касается христиан- неевреев, то, собственно, в этом крошечном уголке Римской империи они евреев не интересовали, это был другой народ. Мало ли о чем думают или что говорят украинцы, живущие в соседней деревне? Мы у себя в местечке говорим на другом языке, на идише, они говорят у себя на украинском, ну и Бог с ними, пусть говорят. Они христиане, мы евреи, нас это не касается.
То есть для них была характерна такого рода местечковая психология. И если в нее просачивались какие-то сведения о христианстве и христианах, то полуфантастические и странные. И чем дальше от зарождения христианства, тем они фантастичнее.
Так, нам известен рассказ, восходящий, видимо, к концу I века христианской эры. Рассказ приведен со слов рабби Элиезера бен-Гурканаса, который говорит о том, как он пошел как-то на рынок и встретился там с Яаковом из кфар-Сихнин, деревни Сихнин. Этот Яаков был учеником Иешуа hа-Ноцри, Иисуса Назареянина. И ученик этот выдал блестящий мидраш. Будучи спрошенным, можно ли принимать деньги проститутки в Храм, он сказал "можно". Почему? Потому что из Пророков мы знаем: что взято из нечистоты, в нечистоту пусть и вернется. Так давайте же эти деньги обратим на строительство и ремонт туалета для первосвященника. Таким образом, сортир для первосвященника – это вполне нормальное место для того, чтобы его ремонтировать или строить на деньги проститутки. Поэтому можно принимать деньги проститутки в качестве жертвы, в качестве приношения в Храм.
И так понравился рабби Элиэзеру бен-Гурканасу этот мидраш, что он похвалил Яакова из кфар-Сихнин. А на следующий день его схватили римляне и поволокли на цугундер – за сочувствие христианам, потому что христианство тогда было гонимой религией. Его дело расследовалось, и он с большим трудом вывернулся. А когда он вывернулся, то сказал, что следует так же сторониться христианства, как и проститутки. Подальше, подальше надо быть от христиан, чтобы не схлопотать неприятности, не попасть под топор палача.
Дальше мы имеем уже совсем невообразимые истории. Об Иисусе складываются странные легенды, которые попадают в виде мидрашей в Талмуд. Например, есть мидраш, который расшифровывает изречение о том, что если вы отталкиваете своего ученика, то всегда надо отталкивать одной рукой, и привлекать другой. А не как поступал Элиша, то есть пророк Илья, и не как поступал рабби Иеhошуа бен-Прахья.
Что сделал Элиша? При нем был ученик Гехази. Элиша излечил Наамана из Дамаска, который впоследствии стал царем Дамаска. Нааман предложил Элише гонорар за лечение, но Элиша отказался. А Гехази побежал за колесницей Наамана, и сгреб у него весь этот гонорар. Согласно Библии, Элиша прогнал Гехази. Но в мидраше есть продолжение истории. Гехази много раз просил Элишу, чтобы тот вернул его обратно, Элиша же отказался. И тогда Гехази ушел в Дамаск и стал еретиком.
А что произошло с рабби Иеhошуа бен-Прахья? Он жил в середине I века до нашей эры, то есть за много лет до рождества Христова. Во время правления царя Янная, когда было гонение на фарисеев, он бежал в Александрию, в Египет. Когда его коллега, Шимон бен-Шетах стал пользоваться огромным влиянием, он пригласил рабби Иеhошуа бен-Прахья обратно в Иерусалим. Причем написано это было в тоне Песни Песней: «Иерусалим Великий Александрии Малой». Представляете масштабы — Иерусалим Великий Александрии Малой? «Зачем, о сестра моя, ты удерживаешь у себя свет очей моих, великого мудреца рабби Иешуа Бен-Прахья? Отпусти его назад». Короче говоря, рабби Иеhошуа Бен-Прахья отправился вместе со своими учениками назад в Иерусалим. По дороге он остановился в аксание, гостинице, и начал хвалить стать и гостеприимство хозяйки гостиницы. А его ученик, Иешуа, сказал: «Что ты ее хвалишь? У нее эйнаим трутот». Глаза ее, значит, какие-то слезящиеся, плохие, ну некрасивые у нее глаза. Что совершенно неожиданно вызвало взрыв негодования со стороны учителя. И он выгнал своего ученика Иешуа. Тот долго-долго просил его, чтобы ему было позволено вернуться. Рабби отказывался. Наконец, Иешуа пришел еще раз, последний раз попросить. Но в этот момент рабби как раз читал Шма, и просто не мог ему ответить. Он сделал жест, как бы «подожди», а Иешуа решил, что он его прогоняет, и ушел. Ушел, поставил себе кирпич и сделал из него идола, от чего и пошло христианство.
Что имелось в виду под эйнаим трутот — это большая загадка, мы собираемся об этом писать статью с моим приятелем. Во всяком случае, образ христиан в мидраше подан вот в таком домашнем виде.
Дальнейшее развитие христианства и иудаизма уже выходит за пределы моей лекции. Положение, когда христиане изо всех сил критикуют евреев, но пытаются объяснить их существование, а евреи не обращают внимания на христиан, в общем, не менялось – за исключением кратких периодов расцвета еврейской философии.
Но все изменилось, перевернулось в XIX веке, когда иудаизм уже пытается доказывать, что с нами все в порядке, что у нас нет никаких проблем – наоборот, у нас тоже есть свои преимущества, и мы замечательные. Христианство же, в свою очередь, пытается каким-то образом решить эту проблему по-новому.
На этом я свою лекцию заканчиваю, спасибо за внимание.