Крещение евреев и "выкресты" в Российской империи в XIX - начале XX вв.
Александр Локшин
Первые попытки крещения евреев в Российской империи относятся к эпохе, последовавшей за Отечественной войной 1812 г. В 1817 г. было создано Общество израильских христиан, представлявших крестившимся евреям материальную помощь, различные льготы и преимущества. Однако попытки обращения в христианство евреев закончились полной неудачей. В то же время власти столкнулись с противоположной тенденцией: появление различных сект иудействующих – и прежде всего, субботников. Этот факт привел к ужесточению политики в еврейском вопросе: к концу первой четверти девятнадцатого столетия власти стремились «исправить» евреев, изменив их образ жизни и организовав массовое крещение.
Однако политика Николая I по отношению к евреям была в основном, как замечает Михаэль Станиславский, спонтанной и по большей части производной от более важных проблем, занимавших царя и высшую бюрократию. Евреи представлялись русскому самодержцу, по определению того же Станиславского, анархическим, трусливым и паразитическим народом, вечно проклинаемым за предательство, лучшим обращением с которым могли быть репрессии, преследования и, если возможно, крещение. Вместе с тем, в числе высшей бюрократии той эпохи были и реформаторы, выступавшие как активные преобразователи образа жизни российских евреев. К ним, в первую очередь, можно отнести министра просвещения графа С.С.Уварова. Прагматизм и рационализм в решении «еврейского вопроса» характеризует деятельность и министра финансов Е.Ф.Канкрина, министра государственных имуществ графа П.Д.Киселева и новороссийского генерал-губернатора графа М.С.Воронцова. Впрочем, влияние этих фигур на подходы к «еврейской политике» в различные периоды николаевского царствования были неодинаковым: нередко основное направление в этой политике определял сам царь.
Одним из наиболее важных законодательных актов в отношении евреев за весь период царствования Николая I (1825-1855) стал «Устав рекрутской повинности и военной службы евреев» (1827). По оценке того же Станиславского, по этому Уставу с 1827 по 1854 гг. на военную службу были призваны около 70 тысяч евреев, около 50 тыс. из которых составляли несовершеннолетние, т.н. "кантонисты". По его подсчетам, в николаевскую эпоху было крещено ок. 30 тыс.евреев, из которых лишь ок. 5 тыс. приняли православие добровольно. Рекрутский набор был связан не с военными обстоятельствами, а рассматривался как наиболее эффективный путь «просвещения» и «исправления» через крещение. В кантонисты набирались также дети польских дворян (после восстания 1831 г.) и дети деклассированных элементов. Формально рекрутский устав разрешал еврею и в армии исповедовать свою веру. Но на деле нередко было иначе. Малолетних для того и брали в рекруты, чтобы было легче их сломить. Мальчики-евреи оказывались в чуждой и враждебной им среде – специальных батальонах и частях для малолетних (школах кантонистов). Им тяжело доставалось за незнание русского языка, за их веру и обычаи. Им не разрешали говорить и молиться на родном языке, у них отнимали иудейские молитвенники, нередко им запрещалось переписываться с родителями.
Рекруты, призванные в армию с восемнадцати лет и старше, еще могли постоять за себя и свою веру. Детям же было значительно труднее. Их принуждали к переходу в православие, а упорствующих безжалостно истязали. До нашего времени дошло немало воспоминаний бывших кантонистов о тех жестоких и бесчеловечных временах, и мнение Й.Петровского-Штерна, пытавшегося подвергнуть переоценке трагическую историю детей-мучеников, вряд ли может быть принято. В одном из народных еврейских преданий рассказывается, как однажды на Волге, около Казани, собрались в один день окрестить несколько сот еврейских мальчиков-кантонистов. Местное начальство и духовенство в полном облачении расположилось на берегу реки. Стройными рядами стояли дети. Наконец, подъехал сам царь Николай I и приказ детям войти в воду. «Слушаем, Выше Императорское Величество!», – воскликнули они все вместе и дружно прыгнули в реку. Но ни один из них не вынырнул на поверхность. Все дети добровольно утопились. Вместо крещения, они заранее договорились покончить с жизнью, умереть ради своей веры. Они совершили «ал кидуш ха-Шем – освятили Имя Всевышнего», как это делали в древности и в средневековье, в эпоху гонений, их единоверцы из разных стран. Они приняли страдания и мученическую смерть во имя веры в Бога и верности предписаниям иудаизма.
При крещении обычно давали имена крестных отцов, а часто и их фамилии. В результате Есель Левиков становился Василием Федоровым, Мовша Пейсахович – Григорием Павловым, Израиль Петровицкий – Николаем Ивановым и т.д. Когда просматриваешь эти бесконечные перечни, как писал Саул Гинзбург, невольно приходит в голову мысль: сколько еврейской крови влито было в русский народ, и как много среди нынешних Ивановых. Петровых, Степановых имеется потомков еврейских детей, которые когда-то были насильственно крещены.
Малолетние рекруты набирались, прежде всего, из неимущих и невлиятельных слоев еврейской общины. Для выполнения рекрутского набора кагальные лидеры образовали институт "хапперов" («ловчиков») – специально подобранных людей, которые за деньги занимались похищением детей и сдачей их в армию. Рекрутская политика самодержавия привела к трагическому хаосу в еврейских общинах, резкой потере влияния и авторитета кагального руководства.
Евреи пытались оказывать сопротивление рекрутским наборам. Совершались самоубийства, было активно распространено членовредительство, побеги. Помимо традиционных способов поведения – постов и молитв – практиковались также взятки чиновникам.
В годы либеральных реформ Александра II политика по отношению к евреям изменилась. Власти переходят к поощрительным мерам, главной из которых стали отмена черты оседлости для «продуктивных», с точки зрения властей, слоев еврейства: в 1859 г. – для купцов 1-й гильдии, в 1861 г. – для евреев с высшим образованием, в 1865 г. – для некоторых категорий ремесленников. Таким образом, проводилась, как отмечает Бенджамин Натанс, политика «выборочной интеграции». Николаевские солдаты, доказавшие через суд насильственный характер своего крещения, получили возможность вернуться к иудаизму. Однако и при наличии возможности для отдельных евреев интеграции в российское общество, лишь крещение открывало в большинстве случаев путь для обретения полных прав: занятия евреями государственных должностей и позиций в высших учебных заведениях, продвижения по службе и т.д. Признавался лишь церковный брак, и от одной из сторон (еврея или еврейки) требовалось креститься: евреи могли свободно вступить в брак лишь с язычниками.
Еврейская община и семья обычно прекращали все отношения с выкрестами. Главный герой романа «Тевье-молочник» классика еврейской литературы Шолом-Алейхема вынужден порвать отношения с одной из своих дочерей Хавой, крестившейся, чтобы выйти замуж за христианина, писаря Федора:
"Встань…жена моя, разуйся и сядем на пол – траур справлять по заведу Божьему. Господь дал, господь и взял»…Пусть нам кажется, что никогда Хавы и не было…Наказал я в доме, чтобы имя Хавы никто не смел упоминать, – нет Хавы!".
Так, например, случилось с известным еврейским историком Ш. Дубновым, который полностью порвал отношения с дочерью Ольгой, вышедшей замуж за социал-демократа М.Иванова, и в связи с этим вынужденной совершить неизбежную в этих случаях формальность – креститься. Подобную же драму пережила несколько ранее семья известного мыслителя Ахад Гаама, дочь которого Рахель (Роза) вышла замуж за русского писателя, члена партии социалистов-революционеров М.Осоргина.
Моисей Кроль (1862-1942) – известный еврейский общественный деятель, народоволец, политический ссыльный и этнограф, в своих воспоминаниях воспроизводит симптоматичный диалог. От имени управляющего делами Комитета министров А.Н.Куломзина один из подшефных министра Н. Петерсон предложил Кролю работу в штате канцелярии – при условии, если Кроль крестится:
– Не иначе? – спросил я его иронически.
– Вы знаете, – продолжал Петерсон тоном сочувствия, – что в настоящее время принять еврея на государственную службу совершенно невозможно.
– Но стоит мне только креститься, как я стану совершенно другим человеком, не правда ли?
– Конечно, нет, – признался Петерсон, – что делать, когда власти требуют выполнения этой формальности. Разве вы так религиозны?
– Конечно, нет!
– Что же вас может удерживать от крещения? Для вас этот обряд не должен представлять никаких неудобств. Это вроде того, что вы меняете пиджак на фрак.
Его наивный цинизм и полнейшее непонимание всей низости предлагаемой мне сделки с совестью меня прямо обезоружили. Я рассмеялся и сказало ему: "Нет, Николай Петрович, Я очень люблю свой пиджак и не променяю его на самый лучший фрак в мире…Моя работа при канцелярии Комитета министров была закончена".
Семен Дубнов открыто выступил с резким осуждением той части еврейской молодежи, что приняла крещение. Подавляющее число из новообращенных составляли молодые люди, стремившиеся таким образом обойти процентную норму и беспрепятственно поступить в высшие учебные заведения и сделать карьеру. Нельзя не отметить, что многие выкресты были атеистами, и этот шаг, по существу, не имел для прагматичных молодых людей никакого морального значения. Некоторые из них переходили не в православие, а в протестантство – что в процедурном плане было значительно проще. Вместе с тем, переход сотен молодых евреев в другую веру, несомненно, свидетельствовал о кризисе традиционных иудейских ценностей в 1900-е годы. Летом 1913 г. С.Дубнов опубликовал в журнале «Новый восход» письмо, назвав его «Об уходящих» («Декларация о выкрестах»). Он призывал занять решительную позицию в отношении ренегатов: "Кто отрекся от своей нации, заслуживает того, чтобы нация от него отреклась». В первую же очередь он обращался к тем, кто еще колебался:
"Вы стоите на пороге измены. Остановитесь, одумайтесь! Вы приобретаете гражданские права и личные выгоды, но вы навсегда лишитесь великой исторической привилегии – принадлежать к нации духовных героев и мучеников".
Однако мало кому это обращение помешало исполнить задуманное. Не случайно еще ранее, в 1911 г., известный публицист и один из лидеров сионистского движения в России Владимир Жаботинский опубликовал статью на ту же тему, под характерным названием «Наше "бытовое явление"». Действительно с 1907 г., согласно отчетам обер-прокурора Синода, из иудаизма только в православие перешло: в 1908 г. – 862 чел.; в 1909 г. – 1128 чел.; в 1910 г. – 1299 чел.; в 1911 г. – 1651 чел.; в 1912 г. – 1362 чел.; в 1913 г. – 1198 чел.
Далеко не для всех этот акт был простой формальностью. Студент историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета Cоломон Лурье, в будущем известный историк античности, на крещение решился под сильным нажимом отца, воспитавшего сына атеистом, чуждым какой-либо религиозной веры. Крещение позволило Лурье остаться при университете в качестве «профессорского стипендиата». Тем не менее, его не оставляло чувство вины. В одном из писем студент Лурье откровенно заметил своему адресату: "Крещение, во всяком случае, – если не подлость, то гнуснейший из компромиссов".
Исследовавший это явление Анатолий Иванов, конечно же, преувеличивает, когда утверждает, что в этот период иудаизм, как фундамент еврейского сообщества, стремительно терял своих адептов среди еврейской интеллигентной молодежи. Однако он, несомненно, прав, когда отмечает, что для евреев-студентов в российских высших учебных заведениях иудаизм перестал быть главным фактором национальной консолидации. Впрочем, не следует упрощать процессы, которые происходили в еврейском обществе в период, последовавший после первой русской революции и вплоть до Первой мировой войны. Наряду с «уходом» происходило и «возращение» к своему народу. Еврейское сообщество, особенно в Восточной Европе, все более осознавало себя не только и не столько религиозной общиной, сколько народом. Что касается Западной Европы, об этом же заявил и Теодор Герцль, в своей книге «Еврейское государство» (1897): "Мы – народ, единый народ". Для Западной Европы подобное заявление носило характер революционного вызова.
В условиях усиления секуляристских тенденций в российском обществе (и в еврейском, в частности), возвращение шло подчас не только через традицию «баал тшувы» (возврата к иудаизму), но на светском поприще: через возникновение интереса к духовным ценностям своего народа, через сопереживание и сострадание к его тяжелым духовным и физическим страданиям. Один из лидеров Еврейской социал-демократической рабочей партии (Бунда), впоследствии известный как «легенда еврейского рабочего движения», Владимир Медем, родившийся в семье высокопоставленного военного врача, вспоминал о своем детстве и юности и о возвращении к своему народу. Эти воспоминания столь искренни и непосредственны, что мы взяли на себя смелость привести из них обширный фрагмент:
Хотя я был самым младшим, именно мне довелось стать первым христианином в нашей семье. Когда я родился (июль 1879 г.) мои родители решили:»Мы достаточно настрадались из-за нашего еврейства. Пусть нашему самому младшему не будут знакомы эти страдания». Я был крещен в православной церкви, … хотя сами родители еще достаточно долго оставались евреями….Но фактически мой отец стал христианином раньше, чем он принял сам обряд крещения. В нашем доме соблюдались все церковные праздники… Когда мне было пять лет, я впервые оказался в церкви. Это оставило сильное впечатление: священные картины, мерцающий свет свечей, окутанные тайной обряды, вибрирующий бас протодьякона, поющий хор … Когда я подрос, мои религиозные чувства …начали рассеиваться. Когда я учился во втором классе гимназии, я начал развивать у себя критические взгляды. Последние годы моего пребывания в гимназии, круг моего общения незаметно становился все более еврейским… В 1897 г. я был принят в Киевский университет… Я начал заниматься политэкономией …и узнал о Бунде. Кроме того, что я изучал Маркса, я решил изучить иврит. Но мой интерес к ивриту был скорее литературный, чем еврейский… Я хотел читать Библию в оригинале…Дома во время летних каникул, мне не составило труда найти себя учителя. Митче – мальчик, что жил в нашем дворе, – согласился обучать меня в обмен на уроки русского языка…. Он учил меня алфавиту и произношению… Но я подозревал, что Митче сам не слишком хорошо понимает, чему он меня учит…Я так никогда и не выучил иврит, но я получил нечто иное: я изучил алфавит –получив ключ к языку идиш… Различными путям и по различным причинам я начал поворачиваться к еврейству. Здесь я должен упомянуть мою дружбу с Исааком Теуминым, человеком значительно старше меня …он участвовал в еврейском рабочем движении…Он…происходил из традиционной еврейской семьи, знал и любил еврейскую жизнь. Эта любовь передалась мне. Это было в Минске…На Йом-Кипур Теумин взял меня в синагогу. Я хорошо запомнил этот вечер. Я бродил по улицам…лавки были закрыты, улицы пусты и безлюдны…Необычная тишина была в городе. Ощущалось, что именно этот день отличался от всех других. Позже Теумин и я отправились в синагогу. Я и прежде бывал в синагоге…Но впервые я оказался в старинной синагоге…я ощутил присутствие новой, до сих пор неведомой атмосферы во всей своей неповторимости и очаровании. Это все отличалось от того, что было в русской церкви. Там большая масса людей пребывала в тишине, спокойствии и печали, и только священник и хор говорили и пели от имени общины, говорили и пели в красивых, гармонических и сдержанных тонах. Но здесь я оказался посреди бурлящего, кипящего моря. Сотни и сотни молящихся были поглощены молитвой и каждый молил Бога во весь голос, со страстной настойчивостью. Сотни голосов восходили к небесам, каждый за себя, без какой-либо согласования, гармонии. И все они проистекали вместе в один потрясающий звук. Не приходится и говорить, насколько все это было странно для западного уха, но производило глубокое впечатление и обладало необычной красотой страстного массового чувства. Затем мы отправились в другой, еще меньший по размерам молельный дом.… И здесь так же я оказался в окружении сотен голосов. Но один голос – голос старого седого кантора – сам поднимался и рвался вверх над шумным ропотом масс. Это было не пение, не молитва, а именно плач, который вызывал обжигающие слезы исстрадавшегося сердца. И здесь не было ничего от торжественности или размеренной гармонии христианской молитвы. Это была поистине восточная страстность исстрадавшейся души, голос из седой древности, которая плачет и молит Бога. И в этом проявлялась великая красота…Несомненно, еврейская рабочая среда сильно повлияла на меня….постоянная связь с евреями и еврейской жизнью иудаизировала меня…Еще свежи мои воспоминания, когда я шел по еврейским улицам, нищим маленьким переулкам, с их крохотными домиками. Это была пятничная ночь…субботние свечи горели в каждом доме…я до сих пор помню то неповторимое очарование этой ночи…и я почувствовал в себе романтическую связь с еврейским прошлым; ту теплоту и ту сокровенную близость, которую ощущаешь только именно своему прошлому…И когда настал тот момент, когда в полной мере и бесповоротно я осознал себя евреем? Трудно сказать. Но я знаю, когда я был арестован в начале 1901 г., жандарм дал мне заполнить вопросник, я под пунктом национальность, записал «еврей».
Литература:
Гессен Ю. История еврейского народа в России. М., Иерусалим, 1993.
Гинзбург С. Мученики-дети (Из истории кантонистов – евреев) // Еврейская старина. Т.XII.1930. C. 59-79.
Иванов А. Еврейское студенчество в Российской империи начало XX века. Каким оно было? М., 2007
Натанс Б. За чертой. Евреи встречаются с позднеимперской Россией. Перевод и научная ред. А.Локшина. М., 2007.
Петровский-Штерн Й. Евреи в русской армии. 1827-1914. М, 2003.
Klier J. Imperial Russia’s Jewish Question.1855-1881. Cambridge Univ.Press, 1995.
Stanislawski M. Tsar Nicholas I and the Jews. The Transformation of Jewish Society in Russia. 1825-1855. Philadelphia, 1983.
