Одно из самых известных следственных дел, относящихся к этой эпохе, знакомит нас с историей обращения в «иудейскую секту» некоторых жителей г. Ельца Орловской губернии. Архивные материалы по этому делу привлекли внимание дореволюционных авторов (Н.В. Варадинова и Ю.И. Гессена), однако некоторые нюансы следственного процесса были либо не замечены, либо не подвергнуты всестороннему анализу. Это касается как раз «еврейского» участия в истории елецких субботников. Расследование по делу о причастности четырёх горожан (и членов их семей) – двух братьев-купцов Бориса и Ивана Яковлевых, их родственника, мещанина Иосифа Михайлова и бывшего их работника, экономического крестьянина Ивана Жегулина – к «еврейской вере» началось в 1814 г. Подследственные называли разные причины своего «отступления» – самостоятельное чтение Библии, внушения родственников, знакомство с субботником, рождение от родителей, исповедовавших «Моисеев закон». Среди этих причин один из фигурантов, Б. Яковлев, упомянул и о «наставлениях», полученных от евреев, приезжавших к елецким купцам. По его словам, они убеждали его в превосходстве иудейской веры над христианской. Выяснилось, что иудеи действительно «нередко» посещали дом Яковлевых. Об этом заявили и сами подследственные, и свидетели – работники купцов и их квартирант. И. Яковлев даже упомянул о «многих» евреях. Последние, по признанию Б. Яковлева, И. Михайлова и их многочисленных родственников обрезали «в разные времена» детей Б. Яковлева, причём младший сын был обрезан на восьмой день после рождения, что уже само по себе опровергало версию о случайных контактах между елецкими сектантами и иудеями. В пользу достаточной регулярности этих контактов свидетельствовало также уверение одного из братьев, что он «мясо употребляет тогда только, когда скотина или птица зарезаны кем-нибудь из искусных в сем деле евреев». Приезжавшие иудеи молились и «субботствовали» вместе с «отступниками», но, по заверениям некоторых подследственных, «никаких наставлений по вере их не давали».
Правда, эти утверждения несколько расходились с показаниями Б. Яковлева. Сектанты не смогли (или не захотели) сообщить какую–либо конкретную информацию о большинстве своих «гостей», но в итоге во время следствия прозвучали имена четырёх евреев, двое из которых были обнаружены и допрошены. Один из этих двух, витебский мещанин, «винокурный мастер», Янкель Левин, был найден ещё во время обыска в доме елецких купцов. При себе он имел плакатный паспорт, а также документ, выданный ему витебским губернатором, который давал право свободного передвижения по Псковской, Саратовской и Пензенской губерниям в течение определённого срока. По его словам, проезжая из Саратова через Елец, он услышал, что в городе живут «молокане» «еврейской веры». Это побудило его посетить их дом. Он уверял, что не молился вместе с ними «тем более что при чтении ими славянских книг он их не понимает». Он молился отдельно «по еврейским книгам», которые привёз с собой (и которые были обнаружены во время обыска в доме Яковлевых). Факт совместной молитвы был засвидетельствован самими обвиняемыми. Я. Левин также отрицал какое-либо учительство со своей стороны по отношению к сектантам, что подтвердили и они сами. Но при этом он, по собственному признанию, попытался внушить им мысль о недостаточности их веры. Он объяснил слушателям, что «по одной Библии» «в точности» исповедовать веру, соблюдать праздники и субботу невозможно: для этого необходим раввин и соответствующие книги. Указал он и на неправильность их практики «самообрезания», пояснив, как исполняется этот ритуал в иудаизме (показательно, что братья Яковлевы, как следует из материалов следствия, обрезали сами себя, а уже над многочисленными сыновьями Бориса эта операция была произведена «проезжавшими евреями». Значит, члены «Моисеевой секты» осознавали желательность приобщения к иудейской традиции в этом вопросе, скорее всего, под влиянием подобных замечаний). Я. Левин заметил отсутствие у субботников «рясны» и «заповедей для употребления при молитве, необходимо нужных», т. е., по-видимому, талита и тфилин. В ходе следствия были названы имена ещё двух евреев, связанных с семейством елецких купцов, – Моисея Нестеровича и Лейбы Яковлева. Оба они, как и Левин, оказались винокурами, но работавшими неподалёку – на заводах Елецкого уезда. Первого к моменту следствия не оказалось на месте, а второй был отыскан и дал показания. Он фактически повторил слова Левина о том, что наставлений иудействующим не давал, но говорил им о невозможности правильно «содержать» веру, «без устава, книг, раввинов и прочих принадлежностей». Кроме того, в доме сектантов было найдено письмо от некоего Захарии Уманского, в котором он называл их «русскими евреями»
Автор письма, как впоследствии выяснилось, оказался иудеем, который нередко заезжал к Яковлевым и Михайлову и праздновал вместе с ними субботу.[1]
Данное дело не позволяет выявить передачу евреями своих религиозных практик русским сектантам, но оно со всей очевидностью фиксирует: 1) факт относительно регулярного общения «жидовствующих» и иудеев; 2) взаимное стремление к этому общению; 3) возможность контактов, несмотря на наличие черты оседлости; 4) попытки евреев внушить субботникам мысль о некоей «неполноценности» их ветхозаветной веры и указать им тот идеал, на который они должны ориентироваться, – нормативный иудаизм. По всей видимости, эту мысль разделяли некоторые общины иудействующих в первой четверти XIX в. Так, в это время однодворец с. Свинухи Балашовского уезда Саратовской губернии Р. Милюхин от лица почти 300 субботников писал министру внутренних дел о необходимости для своих единоверцев религиозного руководства со стороны ученых евреев по причине отсутствия единообразия в обрядах и сведущего наставника.[2]
О контактах с иудеями свидетельствуют и материалы следственного процесса, производившегося над ставропольским купцом-субботником Иваном Гуляевым: его сын был обрезан приехавшим евреем-раввином. Это происходило приблизительно в 10-е гг. XIX в.14 В 20-е гг. XIX столетия в с. Балыклейское Астраханской губернии, заселявшееся молоканами-субботниками, приехал еврей, который стал жить среди иудействующих. Он первым начал совершать обрезания сектантов и учил, как следует производить эту операцию. Так, по крайней мере, говорили впоследствии старожилы села.[3]
Вполне осознанное стремление последователей «Моисеева закона» к заимствованию талмудической традиции демонстрирует дело, производившееся в 1822 г. в Министерстве духовных дел и народного просвещения. Этот многостраничный документ ни разу не подвергался анализу и фактически впервые вводится в научный оборот.[4]
Осенью 1822 года петербургская полиция задержала однодворца с. Верхний Мамон Павловского уезда Воронежской губернии Ефима Лукьянченкова и мещанина-еврея из г. Пинска Минской губернии Лейбу Клодню. Арестованные подозревались в том, что один из них (Клодня) передавал, а другой (Лукьянченков) принимал «иудейское учение о вере». В их квартирах был произведен обыск и изъято множество бумаг. Подозреваемые неоднократно допрашивались, а вещественные улики были подвергнуты тщательному изучению. Протоколы допросов и, что особенно интересно, конфискованные документы – все это присутствует в архивном деле.
Крестьянин Лукьянченков оказался субботником «христианской веры», с малолетства принадлежавшим к «Моисеевой секте». По его признанию, он соблюдал еврейские праздники и посты, употреблял в пищу «опресноки», хотя и не был при этом обрезан. Перед нами, видимо, представитель субботников-молокан, которых было немало к тому времени в Воронежской губернии. В Петербург он приехал «для дел своего общества». Что побудило воронежского сектанта к общению с иудеем из Пинска? Сам он откровенно заявил, что желал познакомиться с евреем «для учения иудейского». Встретившись на улице с раввином по имени Елкан, он начал с ним разговор, но раввин, видимо, не очень хорошо знавший русский язык, указал ему на Лейба Клодню. В течение двух месяцев крестьянин регулярно встречался с Клодней и передавал ему записки. Встречи держались в строгой тайне. В процессе общения с белорусским евреем Лукьянченков «старался собрать молитвы и другие записки об иудейских обрядах по своему желанию и по просьбе последователей Моисеева закона». На это мероприятие ему выделили деньги, но большую часть заплатил он сам за покупку еврейского молитвенника «Сидер» (т. е. «Сидур» – Т. Х.), за перевод молитв на русский язык и другие услуги Клодни. В переводе молитвенника участвовал также титулярный советник Платонов, чей труд правил Клодня. Всего Лукьянченковым было потрачено 128 рублей. На допросах Клодня отрицал показания субботника, признавшись, впрочем, в том, что он был с ним знаком, встречался несколько раз и не запрещал Лукьянченкову читать разные молитвы, которые тот мог найти у него дома. Молитвы с еврейского языка, по его уверениям, он переводил для себя. Однако изучение множества рукописей, найденных у обвиняемых, подтвердило причастность пинского еврея к делу обучения русского сектанта иудаизму. «Компромат» включал следующие документы: 1) бумаги Лукьянченкова – еврейские молитвы на русском языке со ссылками на Пятикнижие, с комментариями, с наставлениями, как и в какое время их читать; древнееврейский алфавит; сведения об иудейских праздниках 2) рукописи, обнаруженные у Клодни, - еврейские молитвы на русском языке, выписки из Пятикнижия, сделанные рукой Лукьянченкова, записки об иудейских праздниках, начатый перевод 613 заповедей Торы, бумаги на польском, немецком и древнееврейском языках, содержащие полемику с христианством и иудейское учение о Мессии; несколько печатных книг на иврите, среди которых - еврейский календарь, Новый Завет и т.н. «Хизик Амон» (т.е. «Хиззук Эмуна» - караимское сочинение XVI века Исаака из Трок, на основании которого Клодня и составил свои полемические заметки).[5]
На очных ставках Лукьянченков «склонял» своего учителя «к признанию искреннему» и был готов подтвердить показания под присягой. На вопрос о почерке в рукописях Клодня ответил, что почерк похож на его руку, «а кто подделался под его руку, не может сказать». В качестве улики ему предъявили приписку, сделанную Лукьянченковым в одной из бумаг: «Милостивый государь, я по твоему замечане некава понятия не разобрал…» и далее: «Я тут савсем помешался и аставил писать евта бы нада и мне подле тебе седеть и мне бы понятна былабы». Этот документ находился среди рукописей Клодни и наличие его обвиняемый не смог удовлетворительно объяснить. Последней попыткой добиться от Клодни признания вины, было проведение «экспертизы» его почерка.[6] На этом расследование закончилось, так как в министерстве сочли связь пинского еврея и воронежского субботника доказанной: переводы, имевшиеся у Клодни, «зеркально» присутствовали и в бумагах Лукьянченкова. Следственное дело было передано министру внутренних дел В.П. Кочубею на рассмотрение и для «дальнейших изысканий». В итоге судьба обоих фигурантов была решена следующим образом: Лейба Клодня был сослан на жительство в Иркутскую губернию под надзор местных властей, а Ефим Лукьянченков для утверждения в православии был поручен иерею Казанского собора Санкт-Петербурга.
Настоящее дело уникально тем, что если в других, отысканных к настоящему времени документах, относящихся к 1-й четверти XIX века, просто констатируются случаи общения субботников и иудеев, то здесь отражена «техника» передачи еврейской религиозной традиции русским сектантам. Анализ рукописей, приложенных к следственному делу, показывает, что для Лукьянченкова из еврейского молитвенника были переведены утренние молитвы и благословения: «Йигдаль» – 13 принципов веры; отрывки из "Амиды" и "Алейну".
В рукописях указано, какие отрывки из Торы и псалмы следует читать, каков порядок омовения рук утром и перед едой. Даны молитвы до и после трапезы («малитва кушать садица»). К ряду молитв Клодня писал комментарии. Имеются наставления о праздновании Пасхи, Нового года или «трубок» (в иудейской традиции - Рош-ха-Шана), «великого поста» (Йом Киппур) и «кучек» (Суккот). Расписывается подробный календарь на 1822-1823 гг. Есть «правила об обрезании, о неядении некоторых частей мяса, о еврейских опресноках». Обстоятельно оформлен древнееврейский алфавит, в виде таблицы с начертанием букв, печатных и скорописных, с названием каждой буквы, указанием на соответствующие буквы русского алфавита, с инструкциями по изучению.[7]
Очевидно, что Клодней была проведена огромная работа (хотя и незаконченная, как видно из документа). Он выступает в роли переводчика, комментатора, а в более широком смысле – в роли наставника и проводника иудейской традиции. Весьма любопытной оказалась и личность принимающего эту традицию последователя «Моисеева закона». Человек уже преклонного возраста (59-ти лет) отправляется из далекой провинции в Петербург, живет там довольно долго для того, чтобы выполнить нелегкое и опасное поручение, требующее значительных материальных затрат. Впрочем, это не просто поручение, но и глубокая внутренняя потребность самого крестьянина, чьи религиозные искания нашли отражение в официальном документе. Это человек исключительно любознательный, проявляющий интерес к еврейской литературе. Среди найденных у него бумаг оказалось купленное им сочинение еврейского просветителя Лейбы Неваховича "Вопль дщери иудейской". Узнав во время следствия, что чиновник департамента духовных дел Давыд Зандберг – крещеный еврей, он попросил у него книги Маймонида (!) и изъявил желание побеседовать с ним о вере, как с человеком, «знающим и еврейский, и христианский закон».[8]
Анализ архивного документа показывает, что встреча с Клодней для крестьянина из с. Верхний Мамон не была его первым и единственным контактом с иудеем. Увещевавший сектанта священник – а им оказался известный учёный-гебраист о. Герасим Павский - в течение двух недель общался со своим подопечным и пришёл к выводу, что последнему приходилось часто (курсив мой – Т.Х.) слышать «лжеучение евреев». Отношение субботника к Новому Завету, Христу и иконам, как заключил священник из его слов, формировалось под влиянием иудаизма. Кроме того, Лукьянченков признавался Г.П. Павскому, что он избегал есть мясо скотины, «убитой не евреем». Факт немаловажный, свидетельствующий о контактах сектанта с резниками. А ведь Лукьянченков вряд ли был единственным, кто пользовался услугами евреев – на его родине в целом ряде сёл к этому времени жило немалое количество субботников.[9] Кстати, крестьянин был уверен, что учение иудействующих открылось в некоторых селах Воронежской губернии (Чиголке и Тишанке) от странствующих евреев.[10] Вряд ли суждение Лукьянченкова проливает свет на происхождение секты в данной местности, однако оно косвенно указывает на нередкие встречи его земляков с иудеями. Хорошо известно, что и Воронежская губерния и другие внутренние районы России находились вне черты еврейской оседлости, но лица иудейского исповедания могли временно находиться в этих местах, как, например, винокурные мастера, фигурирующие в деле купцов Яковлевых.[11] Министр духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицын, прекрасно осведомлённый о положении евреев, писал в 1822 г. по поводу возможных связей последних с субботниками: «Евреи, не имея права постоянно жить в Воронежской губернии, могут приезжать в оную на время, для известных дел и на известном основании, то есть для мастерства, ремесла, дел коммерческих и фабричных, для занятия на водочных заводах с губернаторским паспортами» (Таковой как раз имелся у Я. Левина. – Т.Х.). Лейба Клодня, судя по просьбе его жены, посланной министру внутренних дел, прибыл в Петербург «по собственным его равно и от общества Пинска и других лиц поверенным ему делам».[12]
Рассматривая это дело, можно констатировать, что контакты иудеев с приверженцами «ветхозаветной веры» могли происходить не только в российской глубинке, но и в столице. Известно, что в Петербурге к этому времени существовала прочно обосновавшаяся еврейская община. И не один крестьянин Лукьянченков, но представители разных общин иудействующих приезжали в столичный город со своими прошениями в эпоху Александра I. На это указывают просьбы субботников, адресованные властям, в документах РГИА. Так, например, в первой четверти XIX в. в министерстве внутренних дел были приняты со своими обращениями Р. Милюхин и С. Шутов - поверенные иудействующих из Саратовской и Кавказской губерний.[13] В представленном деле упоминается саратовский последователь «Моисеева закона», приехавший в Петербург просить позволения о переселении своих единомышленников за Терек. Лукьянченков с ним встречался и получил от него важные документы.[14]
Ещё один источник, близкий к тому же времени, позволяет говорить об общении «жидовствующих» с иудеями и подтвердить те сведения, которые крестьянин сообщил Г.П. Павскому. Это документ из канцелярии обер-прокурора Синода, содержащий информацию о воронежских субботниках – земляках Е. Лукьянченкова (1818–1827 гг.).[15] В 1818 г. воронежский архиерей, собравший известия о «секте Моисеева закона» в своей епархии, сообщил, что в с. Нижний Мамон «при продаже горячих напитков находится природный жидовин, который по личному усмотрению их (т.е. иудействующих – Т. Х.), часто посещая их дома, завёл с ними хлебосольство и тесную связь». Здесь мы замечаем взаимное желание близкого общения между евреем и приверженцами «ветхозаветной веры». Именно этот документ передаёт мнение представителей местных властей - епископа и губернатора – о том, что начало секты восходит к «еврейской пропаганде». Это заявление, как и аналогичное замечание Лукьянченкова, на наш взгляд, свидетельствовало не столько об истоках «лжеучения», сколько о его «подпитке» носителями иудаизма. Отсюда и настоятельная рекомендация воронежского губернатора Дубенского, адресованная А.Н. Голицыну: выслать из тех уездов губернии, где обитают «жидовствующие», и сопредельных им всех евреев. Дубенский был уверен, что в этом случае «секта та, не имеющая твёрдых правил… сама собою исчезнет».[16] К такому же выводу пришли и в Министерстве духовных дел и Народного просвещения.[17]
Примечательно, что ещё в 1806 г., когда начался первый судебный процесс по делу воронежских субботников, последние изложили «исповедание» своей веры, в котором заявили о том, что желают присягать «как природные евреи».[18] Следовательно, они имели об этом какое-то представление и осознанно стремились к подражанию. Подобная подражательность проявилась и позже: на допросах во время следствия 1822 г. Лукьянченков сообщил, что иудействующие воронежских сёл «имеют учителей из русских в виде раббинов». При этом он указал на отсутствие у них «еврейских книг» и ориентацию в обрядовых практиках на «книги Моисеевы». Значит ли это, что сектанты чувствовали некую «ущербность» своей веры, скорее всего, подчёркиваемую иудеями, и стремились её восполнить? Ведь только так можно объяснить то поручение, которое они возложили на Лукьянченкова - достать еврейские молитвы, сведения об иудейских праздниках и обрядах и даже еврейскую азбуку. На это были собраны деньги. Наверное, поэтому в 1822 г. А.Н. Голицын, вникавший во все детали дела Лукьянченкова – Клодни, пришёл к заключению, что субботники «начали собирать уже чрез евреев сведения подробные о еврейском законе по новейшему учению», которого они пока не знают основательно.[19] Вообще, дело Клодни имело значительный резонанс: по всей видимости, о нём упоминает в письме Александру I сам директор Департамента духовных дел А.И. Тургенев. Он отмечает, что по результатам дела против евреев в столице были приняты министерством меры, которые «по сие время» (т.е. в 1824 г. – Т.Х.) не приведены в действие полицией, несмотря на неоднократные напоминания.[20]
Похожий случай был зафиксирован в 1821 г в местечке Бердичев Волынской губернии. Там главным действующим лицом оказался кавказский однодворец родом из Воронежа, путешествующий в «еврейском платье». Он читал молитвы на иврите, «писанные русскими буквами и делал разглашение о последователях Ветхого закона». Субботник был задержан, и выяснилось, что он специально приехал в малороссийские губернии, «чтобы пригласить в своё селение раббина, резников и получить переводы с еврейских правил».[21] Налицо то же стремление к усвоению обрядов иудаизма (вплоть до использования сакрального языка) от непосредственных его носителей и «делегирование» сектантским сообществом посланца для достижения этой цели. Но здесь кавказские иудействующие пошли дальше воронежских: они решились на приглашение еврейского раввина, что, видимо, гарантировало «чистоту» воспринимаемой традиции.
По всей видимости «раскольники Моисеева закона», жившие в местах, где евреи имели право на поселение, должны были испытывать особенно интенсивное иудейское религиозно-культурное влияние. Так, екатеринославские субботники, как показало расследование, проводившееся по предписанию местного губернатора в 1819 г., посещали еврейскую синагогу, а по наблюдениям городских жителей, имели «особое сходство с евреями». Они подозревались также в том, что получали от раввинов наставления в вере.[22] Любопытно, что в том же году «исповедующие жидовство», сосланные в Архангельскую и Сибирскую губернии, попросили разрешения поселить их или в Екатеринославе «между единоверцами их», или в еврейских колониях Херсонской губернии.[23] Их желание проживать бок о бок с иудеями весьма красноречиво свидетельствовало о тяготении приверженцев ветхозаветной веры к российскому еврейству.
В 30-е гг. XIX в. был обнаружен не вполне ясный феномен перехода субботников г. Бендеры Бессарабской области в иудаизм: потомки сектантов будто бы «сделались настоящими евреями».[24] Это также происходило на территории черты оседлости.
Близкие отношения установились между иудействующими, сосланными в самом начале эпохи Николая I в сибирское село Зима, и тамошними обитателями многочисленной еврейской колонии. По преданию субботников, зиминские иудеи тепло встретили их предков, стали обучать обрядности и совершили первые ритуалы обрезания. Вот что писал об этом впоследствии сибирский гер М. Козьмин: «Увидев религиозную нищету наших предков, они приняли их в свои объятия, как детей, ничего не понимающих в еврейской религии (курсив мой – Т. Х.). Они-то и были учителями и наставниками для субботников, водили с ними тесную дружбу, предавая им обряды и обычаи и служа для них примером своей благочестивой жизнью».[25]
В целом, можно сказать, что уже в первой трети XIX в. формируется достаточно устойчивый и активный интерес «ветхозаветников» к раввинистическому иудаизму. Евреи выступают в роли учителей русских сектантов, приобщая их к собственной религиозной традиции. Они посещают дома последователей «Моисеева закона», иногда живут среди них, вступают с ними в письменные контакты. Они молятся вместе с «жидовствующими», наставляют их, совершают обрезания, выполняют функции шойхетов. У субботников возникает интерес к языку «избранного народа». Притяжение «русских израильтян» к миру еврейства было вызвано ощущением некоего несовершенства их «доморощенной» веры, на что указывали сектантам их иудейские наставники, ориентирующие своих слушателей на еврейскую религию как на образец.
Думается, что помимо причин религиозного характера, интерес иудействующих к еврейской традиции в целом стимулировался также процессами, протекавшими в российском обществе эпохи Александра I. Относительно недавнее включение еврейского населения в число подданных империи, совершённое при Екатерине II, имело следствием разработку правительством законодательства о евреях. Проект «преобразования евреев», выполненный Г.Р. Державиным, деятельность т.н. Еврейского комитета, «Положение о евреях» 1804 г., – всё это заставляет русское общество обратить внимание на российское еврейство. Появляется первое по времени русско-еврейское произведение – «Вопль дщери иудейской» Лейбы Неваховича, изданное в 1803 г.[26] Книга представляет собой попытку реабилитации «иудейского племени» в глазах русских христиан, привлечения внимания к нему широкой российской публики (это сочинение, как уже сказано, было обнаружено полицией и у Е. Лукьянченкова). Возникает интерес и к религиозной жизни иудеев, проявившийся, в частности, в учреждении Общества израильских христиан, ставившего целью христианизацию евреев.[27] Представляется, что все эти моменты выполняли функцию катализатора тех процессов, которые происходили в среде субботников, усиливая ориентацию на еврейскую традицию, начинавшую играть заметную роль в их движении.