Русско-еврейским отношениям посвящено не одно исследование. Однако период с второй половины XVII в. до последний четверти ХVIII в. считался одним из самых сложных и малоизученных: классик еврейской историографии С.М.Дубнов определял его как «одну из самых темных эпох русско-еврейской истории»[1]. Как известно, массовое еврейское население в Российской империи появилось лишь в последней четверти XVIII в. в результате территориальных приращений. По итогам трех разделов Речи Посполитой (1772, 1793 и 1795 гг.) к России отошла вся Белоруссия, Подолия, Полесье, восточная Волынь, Курляндия и ряд других земель с довольно значительным еврейским населением.
Первые же еврейские общины на территории Московского государства и затем Российской империи появлялись на нелегальной основе, с согласия местной администрации. Основными источниками для историков, исследовавших еврейское присутствие в России в раннее Новое время, служили законодательные акты, в то время как доступ их к архивным материалам был если не запрещен, то сильно ограничен. Этим объясняется главная особенность классических трудов по истории евреев конца XIX – первой четверти ХХ вв. Как правило, большинство исторических сюжетов, относящихся к периоду раннего Нового времени в русско-еврейской истории, хорошо известны и «кочуют» из одной работы в другую, в том числе и в современных исследованиях. Публикуемый здесь комплекс документов вводится в научный оборот впервые и представляет собой яркий пример бытования мифологических представлений о евреях в православной среде русско-польского пограничья. Особую ценность публикуемые материалы приобретают как источники, относящиеся к малоизученному периоду в истории евреев в России.
Дело, являющееся предметом нашего рассмотрения в данной статье, не раз освещалось на страницах фундаментальных трудов по еврейской истории, изданных еще в позапрошлом и начале прошлого веках. Описанная в нем канва событий стала фактически общим местом во всех текстах, так или иначе связанных с историей евреев в России в XVIII в. Речь идет о конфликте между группой евреев, поселившихся в Смоленском уезде, и местным населением в первой четверти века. Согласно жалобе, поданной от имени смоленских мещан Герасимом Шилой и Семеном Паскиным, допущенные на Смоленщину в 1717 г. с разрешения вице-губернатора Василия Гагарина евреи, занимавшиеся таможенными и кабацкими откупами, вели себя в христианском окружении крайне агрессивно и неуважительно на протяжении всего своего пребывания на Смоленщине. В вину евреям вменялся целый ряд прегрешений: от продажи негодных в пищу продуктов до избиения местного священника в дворцовом селе Зверовичи и пыток дворовой девки Матрены с целью получения ее крови. Первоисточником для исследователей стало издание «Описание документов и дел, хранящихся в Святейшем Правительствующем Синоде»[2], в котором содержалось подробное описание сути лишь представленной жалобы Шилы и Паскина. Сами же материалы дела, судя по всему, оказались невостребованными, а точнее недоступными для исследователей. Особый интерес в них представляют тексты жалоб на евреев жителей различных деревень Зверовической волости и самого села Зверовичи, они и публикуются здесь.
В настоящее время «Дело по доношению смоленских жителей Герасима Шила и Семена Паскина на жида Бороха Лейбова…» на 62 листах хранится в фонде Канцелярии Синода Российского Государственного Исторического Архива (РГИА) в городе Санкт-Петербурге. Начатое в 1722 г., оно тянулось до 1738 г. и по сути так и осталось без окончательного решения, вплоть до того момента, пока главный фигурант дела не погиб на костре, обвиненный в совращении в иудаизм русского офицера. Тот факт, что до сих пор не вышла в печать ни одна работа, излагающая иные подробности дела, не отраженные в «Описании документов и дел…» и Полном Собрании Законов Российской империи, позволяет окончательно утвердиться во мнении, что само архивное дело в полном объеме не было известно исследователям до настоящего времени или (что менее вероятно) по каким-то причинам многие из его подробностей остались невостребованными. Представленная статья имеет своей целью проанализировать не изученные до сего дня материалы дела, проливающие свет на весьма любопытные и нетривиальные подробности взаимоотношений между евреями и их соседями смолянами на русско-польском пограничье в первой четверти XVIII в., а также на особенности мифологизации представления о евреях в православной среде этого региона.
Смоленщина вошла в список территорий, отошедших к Московскому государству в результате подписания Андрусовского договора в 1667 г. В период польского владения Смоленску наряду с другими польскими городами было даровано Магдебургское право. Король Сигизмунд отдельно упомянул в грамоте о запрещении татарам и евреям проживать в городе. Тем не менее уже в 1616 г. сообщается о наличии около восьмидесяти евреев, проживающих здесь[3]. После завоевания Смоленска в 1654 г. и вплоть до 1717 г. документально присутствие евреев в этом регионе не зафиксировано. Вновь евреи появляются на Смоленщине с разрешения вице-губернатора князя Василия Гагарина, распорядившегося об отдаче польским евреям права на сбор таможенных и кабацких налогов. Лидером сложившейся неофициально еврейской общины в дворцовом селе Зверовичи стал Борох Лейбов (и это едва ли не единственное имя еврея, встреченное в материалах дела). Сам Борух Лейбов (или Борх Глебов – его имя в разных вариантах фигурирует в делопроизводственных документах) известен нам по другому весьма знаменитому делу «О сожжении отставного морского флота капитан-поручика Александра Возницына за отпадение в еврейскую веру и Бороха Лейбова за совращение его (1738 год)»[4]. Из материалов следствия нам становится известно, что сам Лейбов – уроженец польского местечка Дубровна[5], в период пребывания на Смоленщине ему было 40 с лишним лет. Как сообщает сам Лейбов в своей жалобе в Верховный Тайный Совет, таможенные и кабацкие откупа ему «со товарищи» были отданы в селе Зверовичи «с присудствующими к тому селу, всего в четырех местах»[6]. Всего же в исследуемом нами деле речь идет более чем о двух сотнях евреев в Смоленской провинции в 20-е гг. XVIII в.[7]
Деятельность евреев на Смоленщине вызывала довольно острую негативную реакцию со стороны окружающего православного населения, судя по тем жалобам, которые поступили в Синод с места событий в 1722 и 1723 гг. Наиболее развернутое и внятное обвинение выдвинули упомянутые выше Герасим Шило и Семен Паскин, смоленские мещане. Однако их жалоба была далеко не единственной. И каждый текст в отдельности представляет особый интерес для исследователя, поскольку содержит любопытнейшую информацию о народных представлениях о евреях, еврейской вере, их обычаях и повседневной практике. Подобные сведения в делопроизводственных документах – исключительная этнографическая редкость, заслуживающая пристального внимания.
Как полагают историки[8], жалоба смоленских жителей неслучайно была направлена именно в Синод, в религиозную, а не светскую инстанцию. Риторика текстов, особенно текст жалобы Шилы и Паскина, проникнута пафосом защиты православной веры. Все обвинения ранжированы: от фундаментальных, религиозно-этического характера, до бытовых. Они выступают против «размножившихся в смоленской провинции жидов, которые своим учением православных христиан развращают и многия чинят благочестию противности»[9]. Важно заметить, что ключевым здесь является представление о «древлем благочестии», т.е. порядке, установленном испокон веков, который нарушается из-за еврейского присутствия. В этом смысле отсылка к нарушению «благочестия» здесь неслучайна и является не просто риторической формулой, а целым концептом, отражающим особенности православного религиозного сознания, крайне негативно относящегося к любым изменениям – в данном случае к соседям-чужакам. Другой «беспроигрышный» вариант обвинения – попытка совращения в иудаизм: «чинят в народе смуту и прельщения, выхваляя свою веру правдивую, а христианскую веру ругают»[10]. Со времен «ереси жидовствующих» любые намеки на возможность распространения влияния иноверцев пресекались властями, и потому обвинения подобного рода не оставались без внимания.
Другим не менее серьезным обвинением в адрес евреев села Зверовичи и лично против Бороха Лейбова стало обвинение в избиении местного священника Авраама. Этот акт открытой агрессии, по словам жалобщиков, сопровождался публичным унижением избиваемого и мучениями его: Лейбов «с прочими жидами и жидовками» тащил священника за волосы во двор и «бил ево смертно неведомо за что и во многих местах проломили ему голову, с которой головы руда[11] шла в плат непрестанно, которую руду оне жиды выжимав хоронили себе неведомо для какова ради ухищрения»[12]. Священник Авраам, высидев несколько суток на цепи, был освобожден, однако здоровье его сильно пошатнулось, и он, «не освободясь от той болезни, умре», о чем свидетельствует вдова покойного. Как легко можно заметить, кроме традиционного акта насилия над человеком, в тексте содержится другой принципиально важный в рамках иудео-христианского конфликта мотив – мотив христианской крови. В документе не указана цель, с которой евреи собирали кровь избитого, не дается никаких иных пояснений к этому инциденту, но содержится лишь намек на тайные намерения иноверцев. Зато приводится второй подобный пример, известный нам по публикации краткого описания дела. Речь идет о сюжете с истязанием дворовой девки Матрены Емельяновой, зверски мучимой самим Лейбовым и его женой. Несчастную якобы привязали за брус и «булавками и иглами испущали руду, а куда испущали, того она за мучением не ведает»[13]. Любопытно заметить, что по странному стечению обстоятельств это происшествие датируется двадцать третьим января, то есть буквально в момент проведения расследования в Зверовичах. Сам текст жалобы вместо неграмотной пострадавшей Емельяновой написан дьячком церкви Преображения Господня в Зверовичах Иовом Ефремовым. Как и в случае со священником Авраамом, в документе присутствует лишь сам факт сбора крови пострадавшей без дальнейших пояснений и комментариев. Этим не ограничивается список бесчеловечных преступлений чужаков-иудеев: еще один акт насилия Борох Лейбов совершил над неким мещанином Андреем, которого он якобы посадил на цепь и заковал в колодки[14]. Правда, в данном случае никаких намеков на кровавый навет не обнаруживается.
Как отмечают О.В.Белова и В.Я.Петрухин, в отношении к иудаизму в славянской культуре наиболее ярко утвердился взгляд «извне»: когда элементы чужой религии интерпретируются преимущественно на основании внешних представлений о них[15]. Основными «маркерами» враждебной иудейской традиции для окружающего христианского населения Смоленщины стало соблюдение пищевых запретов (кашрута) и субботы, а также установления некоторых еврейских праздников, в частности Песаха[16]. Запрет на употребление некошерной пищи у иудеев православные христиане расценивают как нечто противоестественное, и то, что иудей не ест, но продает, становится в глазах окружающего населения негодным. В текстах жалоб мы не раз встречаем свидетельства о продаже испорченных продуктов и напитков местному населению. То же относится и к отправлению шабата: коренное христианское население считает праздничным днем воскресение, которое иудеи не отмечают, но при этом сами христиане расценивают как вызов и оскорбление тот факт, что они вынуждены работать в тот день, когда евреи отдыхают. Подобные обвинения выдвигались в адрес иудеев и в соседней Речи Посполитой, причем как со стороны православного, так и католического духовенства[17].
Но более пристального внимания заслуживает осмысление православным сознанием одного из установлений еврейского праздника Песах, а именно: запрета на употребление и хранение в доме квасного хлеба в период праздника. Как сообщается в коллективной жалобе селян, праздник Песах длится целую неделю, и перед ним «жиды с хором свой ржаной хлеб выгоняют», но делают это весьма специфически: «ногами по земли котют за порог и приговаривают: хомец[18], иди вон»[19], а затем в местах, где лежало квасное, «каменьем горячим кочают». Такое поведение для русского человека с его подчеркнутым уважением к хлебу выглядит как акт высшего вероломства. Между тем представленное в жалобе загадочное магическое действо являет собой процесс кошерования (чистки) кухни перед приготовлением мацы, необходимой для проведения Песаха[20]. Народное сознание в поведении представителей чужой религии видит не просто нарушение, но и угрозу. Увиденная чуждая и малопонятная практика рассматривается как прямое нанесение вреда с помощью магических действий: «и от того их беззакония в наших странах хлебу стало великой недород»[21].
Иной вариант антиповедения мы видим в обвинении иудеев в нарушении православной традиции посещения кладбища. По словам смоленских обывателей, проживавшая в православном окружении небольшая еврейская община осмелилась сорвать поминовение усопших на кладбище, якобы согнав оттуда крестьян и затоптав ногами съестные подношения и напитки. Любопытно, что не впервые речь идет о попрании еды ногами. Вполне вероятно, что такой способ осквернения выбран не случайно, а именно как наиболее возмутительный.
Однако наиболее опасными для православных чужаки становятся в самый ответственный и глубоко переживаемый период года – во время Великого поста. Именно тогда иудеи, по словам жалобщиков, особенно активизируются: «ругают они христианский закон на первой неделе Великого поста; а наипаче в страстную неделю чинят в селе Зверовичах свадьбы и всякие бесовские деяния»[22]. Здесь мы видим уже не только обвинение в непозволительном поведении и оскорбительном нарушении православных традиций, но и прямое сравнение действий евреев с деятельностью мира потустороннего. Как известно, соотнесение евреев с демоническими персонажами, наделение их потусторонними, магическими способностями, прежде всего вредоносного свойства, а иногда и обвинение в прямом родстве с дьяволом – довольно распространенный топос христианской культуры[23]. Реализуется он и в народном сознании смолян первой четверти XVIII века. Любопытно, что само по себе обвинение в устроении свадеб евреями в страстную неделю представляет собой «перевертыш», осмысление традиции наоборот: ведь именно в этот период проведение свадеб в еврейской традиции строго запрещено, поскольку православная страстная неделя совпадает с периодом Сфират ха-Омер в еврейском календаре[24].
С идеей о бесовском, демоническом начале иудеев тесно связано представление об их дикости и ненормальности. Так, христианский служитель в еврейском доме в деревне Платонове Зверовической волости Михаил Печкуров заверяет, что не только принимал участие в уходе за «беззаконными» еврейскими младенцами, но и «для припущения к сосцам матерним щенят добывал»[25]. Ненормальное рождение потомства или последующий процесс ухода за младенцами – довольно распространенная приписываемая представителям других народов или конфессий аномальная особенность, своеобразный маркер чужака[26].
Семантическая связь действий иудеев с материально-телесным низом не раз фигурирует в жалобах смоленских жителей. Евреи не только попирают ногами хлеб в Песах и съестные подношения на кладбище, они и сами по себе крайне нечисты. По свидетельствам «очевидцев», продукты, предназначенные для христиан, евреи продают исключительно «оплевав и охаркав»[27], но также подобные «плегавства» остаются после еврейских «беззаконных праздников» в их «жидовской школе»[28], которые потом вынужден убирать христианский служитель. На мой взгляд, здесь важно обратить внимание на два момента: во-первых, на недопустимое поведение иноверцев по отношению к правоверным христианам, реализующееся в форме унижения физиологического характера, во-вторых, на представление о нечистоте еврейского места богослужения в отличие от православной церкви, где подобное поведение недопустимо.
Не меньший интерес представляют обвинение крестьянской жены Домны из деревни Лебанич Зверовической волости, служившей в доме самого Боруха Лейбова, и сходное с ним свидетельство Василия Григорьева сына Горбаченка, жителя села Зверовичи. По словам Домны, она стала свидетельницей вопиющего события: она видела, как «жена ево жидовка в светлице своей простым вином полоскала свое естество срамное»[29], а затем вылила это вино в общую бочку (очевидно, предназначавшуюся для продажи). То же действие произвела еврейка, по словам Василия Горбаченка, и с другими напитками: «жена ево Борохова жидовка помногожде омочая в сыту руку и хватая за свой срам неведомо для какова жидовского приговору и паки она жидовка свою руку обращая влагает в то ж медовое и пивное питье». Сей акт оба жалобщика никак не комментируют, оставляя право интерпретации высшей инстанции в лице Синода. Подобный способ порчи напитков выделяется в ряду прочих обвинений во всяческом осквернении и издевательстве над пищей и питьем христиан. Несмотря на то, что никаких прямых комментариев в источнике нет, любопытно заметить, что сам по себе сюжет с обмыванием еврейкой своих половых органов в вине и иных напитках с целью дальнейшей продажи не уникален. Подобного рода свидетельства о еврейской магии зафиксированы еще в начале XX века: в славянской народной традиции закрепилось представление о сходных магических действиях со стороны евреек-шинкарок для привлечения богатых клиентов[30]. Не исключено, что в нашем случае мы имеем дело с некоторым «вырождением» этого представления, выраженном в потере связи между самим действием и его назначением.
Представленные и проанализированные здесь жалобы поступили в Синод не одновременно. Первым документом, направленным в высшую религиозную инстанцию, стал текст мещан Шилы и Паскина, содержащий «классический» набор обвинений в адрес иноверцев, характерный также и для католической среды. Обязанность последующего расследования была полностью возложена на местные власти; в частности, среди прочего, Синод постановил: «а из христиан, ежели оным противным благочестию лжеучением в повреждении кто явится, тех, отвращая от онаго злочестия, направлять паки ко благочестию с прилежанием ему же архиерею»[31]. Результатом расследования местных властей и стали все последующие жалобы. Все они оперативно (судя по датировке текстов, в течение одной недели) собирались стараниями местного духовенства: соборного священника Никиты Васильева и инквизитора диакона Григория Никифорова, но записывал эти тексты не один человек: почерк писцов отличается, во всех случаях он неаккуратен, плохо поставлен, сами тексты организованы сумбурно и представляют собой единый массив, без заголовков. И этот момент немаловажен. Допустимо предположить, что изобилующие довольно редкими для русского делопроизводства подробностями документы были составлены не без влияния, а возможно, и с помощью лиц, ведших расследование. Смоленщина представляет собой уникальный регион, в котором были тесно переплетены католические (как результат польского владения) и православные представления. Вероятно, реализацию этого культурного «сплава» мы и наблюдаем на примере иудео-христианских взаимоотношений.
Дальнейший ход дела хорошо известен нам по фундаментальным трудам Ю.Гессена, С.Дубнова и другим: евреи были высланы за пределы государства, а Борух Лейбов еще долгое время перемещался между российскими городами для урегулирования последствий конфликта. Реакция Синода, таким образом, сводилась к нескольким положениям: безотлагательное выселение евреев со Смоленщины и возмещение убытков государству.
К сожалению, документация местных властей не сохранилась: то, что не погибло при пожаре в Смоленском архиве в 1812 г., было потеряно во время Великой Отечественной войны. Однако тот факт, что среди документов дела отсутствует финальный рапорт о расследовании, свидетельствует о том, что либо такое расследование не производилось вовсе (поскольку желаемый результат был уже достигнут), либо производилось формально. И в этом случае обвинения в получении христианской крови и прочих магических действиях, а также в иных тяжких преступлениях, примененные в качестве аргументов к выселению иноверцев, остались лишь на бумаге.
Основным объектом нашего рассмотрения стали жалобы смоленских жителей на иудеев, поселившихся среди них. В деле представлен лишь одинокий «голос» еврейской стороны в лице главного откупщика Боруха Лейбова. По его словам, смоленские жители вовсе не были пассивными жертвами еврейского произвола. Основные жалобщики Герасим Шило и Семен Паскин устроили погром в доме Лейбова, «побрали книги и уборы», а затем «учинил он Шила в откупе ево во всех кабаках и на заводах великое разорение и остановку», самих же евреев «и жида ево Давыда бил смертным боем»[32]. Обращаясь в различные государственные инстанции, Лейбов предпринимал неоднократные попытки отстоять свою правоту. Так, в доношении в Камер-коллегию в 1725 г. он сообщает, что жалобы, поданные на него Шилой и Паскиным, ложны, а «молили они богу в хозяйской клети, которую Лейбов з двором нанимал и оная клеть стояла меж хозяйских хором, а не близ церкви, и поп умре от пьянства своего...»[33].
Главным и по сути единственным последствием этого дела стало выселение евреев сначала со Смоленщины (сопровождавшееся уничтожением «жидовской школы»), а затем и вовсе из Российской империи в апреле 1727 г.[34]. Следствие же в отношении самого Боруха Лейбова, которому предписывалось выплатить задолженность по взятым откупам, не было закрыто еще и в 1734 г., когда к разбирательству подключился самый известный в тот период еврей при царском дворе – Леви Липман. Об этом свидетельствует тот факт, что указ императрицы Анны Иоанновны в отношении Лейбова был передан в дом самого Липмана через его служителя Авраама Самойлова (хорошо известного нам по материалам следствия по «Делу о сожжении…»). Само же разбирательство в отношении Лейбова так и не закончилось, поскольку главный фигурант дела был публично сожжен в 1738 г. вместе с русским капитаном морского флота Александром Возницыным, принявшим иудаизм.
Приложение[35]
Л. 1–2.
№ 3374 Подано 28 дня ноября 1722 года записано предложить в доклад по собственному важных дел репорту без всякаго медления
Святейшему правительствующему Синоду доношение[36]
С прошлого года, по взятии за его Императорского величества из польского короля города Смоленска и княжества Смоленскаго, утверждена была одна христианская благочестивая вера во всем княжестве Смоленском, а жидовская поганая вера искоренена была без остатку. И то благочестие было без помешательства разных вер многие годы. А бывше в Смоленску вице губернатор князь Василей Гагарин допустил в кабацкие и в таможенные откупа и во всякие торги в той Смоленской правинции из за литовского рубежа жидов, которые з женами и з детьми меж христианского народу размножились и, живучи в Смоленске и в уездех той правинции, старозаконием своим благочестию чинят в простом народе смуту и прельщения, выхволяя свою веру правдивой, а христианскую веру ругают, поставляя не в веру и привращая к своей вере простой народ, они шабусь свой по своей вере содержат твердо. В суботу денег за свои промыслы не принимают и ничего не работают, аще в воскресение и другие Господни Светлые и Богородичные и нарочитых святых праздников уничтожают всякими промыслами, с простым народом христианского закона торгуют и на всякую работу в те дни нанимают, и многие христиане, смотря на их проклятое прельщение, слушав их, работают не токмо в воскресные дни, но во все праздники христианского закона и тем от церквей божьих во время священства на служение простой народ отвращают, а которой скот они жиды бивши, ис тех усматривают негодное мясо, тое же буде у них впадают в чаны мыши в какие харчи, и те харчи продают православным христианам, не очищая молитвой, а простой народ у них пакупает, и тем души свои сквернят, за неведение скаредства. Еще но и более той прелести весма нестерпимое повреждение православным христианам чиняца, что и спомянутых жидов Смоленского уезду, села Зверовичей таможенных и кабацких зборов откупщик Борох Лейбов ругает нашу христианскую веру и учинил препятия и спор в правоверности, построил в селе Зверовичи близ церкви Николая Чудотворца свою жидовскую школу, в которой басурманскую свою веру отправляет, и ото села Зверовичи священник Аврам, наставляя правоверных христиан на истинный путь к правоверию, всяко ему жиду в прелести ево и в строении школы противствуя, и в басурманской их вере укоризну чинил, и он жид Борох за оное помянутого священника бил смертно, и голову испроломал, и, сковав, держал в железах, и потом освободил. И от того ево жидова мучения оной священник с того времени одержим был болезнью и, не освободясь от своей болезни, умре, о чем того умершего священника жена и прошение на оного жида в Смоленску предлагала, и оной жид Борох, тако ж и протчие жиды не токмо ради у оных своих промыслов в Смоленской провинции ныне обретаются, но более того ради под видом и того имеют, дабы им роспрозширить свое жительство в Российской империи, а прочих жидовских прелестей и всяких народу повреждениев ясно произвести за простотой и не знаем, но уповаем на нашего Святейшего Правительствующего Синода разсуждение и просим, дабы оных христианской веры противников жидов из Смоленской правинции выслать за литовский рубеж, а до откупов и ни до каких промыслов за оное их прельщение и явное разорение не допускать, дабы тем православную христианскую веру утвердить.
О сем доносят смоленские мещане Герасим Шила и Семен Паскин ноября «»[37] дня 1722 года. К сему доношению смоленский мещанин Андрей Тимофеев вместо Герасима Шилы, по своему прошению, руку приложил.
К сему доношению Семен Паскин руку приложил.
Л. 12–13.
1723 года генваря 25 в ево императорского величества дворцовом селе Зверовичах города Смоленска перед Успенским соборным попом Никитой Васильевым да перед инквизитором дьяконом Григорием, под каковым села Зверовичей церкви Преображения Господня, при свидетельстве бывшего попа Аврамия Емельянова попова ево вдова Аксения Лукьянова дочь сказала: в прошлом де 1720м годе в октябре месяце покойный муж ее говаривал помногожды зверовицкому таможенному и кабацкому откупщику жиду Бороху Лейбову, что он учинил, ругаясь христианской вере, свою жидовскую школу близ церкви Николая Чудотворца, на мещанском дворе, которой жид Борох, мстя мужу ея, как он муж ея шел от церкви Преображения Господня, отслужа божью литоргию, перенял ево на дороге и заволок во двор и с протчими жидами и жидовками бил ево смертно, неведомо за что, и во многих местех испроломили голову, из которой головы руда шла в плат непрестанно, которую руду оне жиды, выжимав, хоронили себе неведомо для какова над христиан ухищрения, и битова ево приковал он Борох тесными железами к лавке за ногу, а цепь с колодкою взложил на шею, и в тех оковах держал сутки в трое, и по прошению того ж села попов, преображенского попа Ивана, да николаевских попов Ивана, да Ермолая, дьякона Ивана Савельева, да города Смоленска одегитрейского попа Василия, он жид Борох ево освободил, и по той свободе он, муж ее, поп Аврам болезнью одержим был, сколько дней она сказать не упомнит, и, не освободясь от той болезни, умре.
К сему розыску села Зверовичей престолоначальник преображенский поп Иван вместо вдовы попа Аврама Ксении по ее прошению руку приложил, при сем же подписуются во свидетельство:
При сем же розыске николаевский поп Ермалай Лукин во освидетельство руку приложил.
Села Зверовичей николаевский поп Иван свидетелем и руку приложил.
Села Зверовичей Преображения Господня дьячок Иов Ефремов во свидетельстве руку приложил.
Села Зверовичей мещанин Трофим Хабонов во свидетельстве сем руку приложил
Приписка: от купечества села смоленского инквизитеру[38].
Л. 13 об.–14 об.
Того ж числа Зверовицкой волости деревни Кобыляков крестьянская дочь девка Матрена, Емельянова дочь, при свидетельстве в разписку сказала: будучи де в найму у откупщика в селе Зверовичах у жида Бороха Лейбова, сего 1723 года генваря 23 дня против Богоявления Господня в суботу, умысля над нею не знамо для какова своего жидовского ухищрения, связав ее Матрену руки и ноги в дубину в своей светлице и повеся за переводной брус, держали с вечера до утреннего звона, и завешенную ее Матрену завернули голову, и булавками и иглами испущали руду, а куды испущали, того она за мучением не ведает, а как де она Матрена, не стерпя их жидовской муки, кричала, и оне жиды, взяв ее, били дубиною и ботожьем связанную же, и в то время, услыша, того села Зверовичей мещанин Никифор Пекуров, пришед в тое светлицу, ее Матрену от них жидов оборонил, и оне жиды для притвору ему Пекуру говорили, будто у них корали пропали, которые корали и доныне у них жидов в целости.
К сему скаске и розыску села Зверович Преображения Господня дьячок Иов Ефремов вместо девки Матрены Емельяновой по ее упрошению руку приложил.
К сему розыску села Зверович мещанин Никифар Федоров вышепомянутых речей девицы Матрены крики ее слышал и связанной во своей светлице нашов, в том руку приложив.
К сему розыску успенского одигитриевского Зверовического
<нрзб>
Села Зверович Преображения Господня дьячек Иов Ефремов вместо села Зверович откупечества фискала Мины Скугарева, что она девка Матрена в розыску своем при мне сказала, и свидетель Никифор Федоров, выслушав ее девкину речь, подписался, в том руку приложил.
Л. 14 об. (вторая половина листа)
Генваря 26го в Зверовицкой волости деревни Амшариново крестьянин Иля, Ермолаев сын Свидла <нрзб> в розыску при свидетельстве сказал: в прошлом де 1722м году перед Рождеством Христовым той же Зверовицкой волости в деревне Гребенях жид Гирша Азиков нашел в бочке в вине облезлых мышей, которое вино христианскому народу от него продавано.
К сему розыску розсылщик Григорий Хабона вместо крестьянина Иля Ермолаева по ево прошению руку приложил.
Л. 15
Генваря в 27 Зверовицкой волости деревни Платонова крестьянин Михайла Степанов сын Печкуров в розыску сказал: в прошлом де 1722м году, по указу из Смоленской земской канторы от камерира Аврама Яковлева сына Друкорта и по приказу Зверовицкого бурмистра Павла Пищули, повелено у откупщика жида Бороха в ходаках для выемки винной продажи и для посылок ево откупу зборов, и при том, будучи он Михайла служа при нем жиде и смотря на других, что от него христианам насильство бывает, видя оной страх во время их беззаконных празников, принужден он, Михайла, и меж жидов в школе плегавство от носов их отирать, и детей их колыхал, и во время рождения их беззаконных детей он, Михайла, для припущения к сосцам матерним щенят добывал.
К сему розыску села Дерович мещанской сын Семен Федоров вместо крестьянина Михаила Печкурова по ево прошению руку приложил.
Собору диакон Мины Скугарева.
Л. 15 об.
Того ж числа Зверовицкой мещанин Василей Григорьев сын Горбаченок в розыску сказал при свидетельстве: в прошлом де 1722м году, а месяца и числа не упомнит, Зверовицкой откупщик жид Борох Лейбов в помянутой год в своем доме корову, которая абожралась ржи и не могла быть жива, зарезавши, оне жиды оное мясо продавали христианскому народу, и с той роздутой коровы как высыпали из требуха тое рожь, оное он Василей видел, да он же Василей у него жида видел, когда сытят мед, и жена ево Борохова жидовка, помногожде омочая в сыту руку и хватая за свой срам, неведомо, для какова жидовского приговору, и паки она жидовка, свою руку обращая, влагает в то ж медовое и пивное питье.
К сему розыску села Зверович мещанской сын Семен Федоров вместо мещанина Василья Гарбаченка по ево прошению руку приложил.
Л. 16.
1726 года генваря в 26 его императорского величества в дворцовом селе Зверовичи нижеподписавшиеся обыватели в розыску сказали: в прошлом де 1723 годе, в бытность смоленского вице губернатора князя Василея Ивановича Гагарина, жид Борох Лейбов взял на откуп село Зверовичи и волость, и в том селе, и в деревнях живучи, свою прелесную жидовскую веру оне жиды выхваляют, а православную христианскую веру поставляют не в веру, и свои шабуси в своей школе содержат твердо, в суботу за всякие свои промыслы денег не примают, и ничего не работают, а в воскресные дни и господские и богородичные празники уничтожают всякими промыслы с простым народом христианского народа. [Подпись другим почерком] по что упрошен поп Григорий
Л. 16 об.–18 об.
Торгуют и на всякую народу в те дни нанимают, и многие христиане, смотря на них, прельщения слушая их, работают не токмо в воскресные дни, но и в праздники христианского закона и тем от церквей божьих во время священнослужения простой народ отвращают, а которой скот они бьют, из тех усматривая негодное мясо, охаркав и оплевав, говоря, что надлежит оное мясо сабакам есть, а продают христианскому народу, а из села Зверович никакой годной скотины не токмо на торг, но и про свой обиход бить запрещают. А именно того села Зверович мещанин Андрей Радионов сын Масленка в прошлом 1720м году убил он к светлой неделе небольную годную скотину, и, про то проведав, откупщик жид Борох теснил ево Андрея и садил на цепь и, на ночь заклепя колодки, держал под караулом, и от того страху ево жида Бороха мирил, от чего ему убытку стало на полтину. Так же буде у них жидов мыши в суп да и в харчи, и в питье, и, того не очищая молитвами, христианскому народу после и харчи продают. И за неведением, от того наши христиане подлинно сквернились, а в пополнение смоленских мещан Герасима Шилы и Семена Паскина доношение, оне зверовицкие обыватели сказали, что де ругались они христианскому закону на первой недели великого поста и наипаче в страстную неделю чинят в селе Зверовичах свадбы и всякие бесовские игры, и тем простой народ смущают, а которые даны ему жиду Бороху ради вспоможения наши христиане[39] по указу камерира Аврама Яковлева сына Друкорта для выемок винной продажи и для посылок четыре человека, из оных деревни Платонова крестьянина Михайла Печкуренка они жиды во время шабуса своего в школе заставливали себе плюгавство от носов своих утирать, а сами они жиды руки свои неподвижимо имеют. Да сын ево, Бороха, Волф села Зверовичи церкви Николая Чудотворца от глав покраденные железные связи села Зверович мещанину Лукьяну Кирилову отдал лизом <нрзб>. А когда у них жидов бывает праздник Пейсех целая неделя, и тогда оне жиды с хором своих ржаной хлеб выгоняют, и ногами по земли котят за порог, и приговаривают: «хомец иди вон». И по тех в местах, где хлеб лежал, на столех каменьем горячим кочают, и от того их беззакония в наших странах хлебу стал великой недород. А их жидов, живущих в селе Зверовичах и в волости, будет душ з двесте, окроме что в Смоленском уезде в Пневской слободе и по господам и по шляхте.
К сему розыску села Зверович Преображения Господня дьячек Иов Ефремов вместо откупечества фискала Мины Скугарева по ево упрошению руку приложил.
Села Зверович главный староста Иван Харитонов руку приложил. К сему розыску подьячный староста Трофим Хабон и вместо подьячного старосты Семена Климова, Андрея Семенова, Ивана Предухи, Константина Андреева по их прошению и себя руку приложил Степан Алексеев.
К сему розыску села Зверович церкви Николая Чудотворца поп Ермалай руку приложил.
<Села Зверович Кослаев Скоитель Иван руку приложил> [Строчка написана неразборчиво].
Тое ж церкви дьякон Иона руку приложил.
Села Зверович мещанин Иван Антонов вместо мещан Конона Григорьева, Самуила Адамова, Леона Трофимова, Ивана Иванова по их упрошению и вместо себя руку приложил, села Зверович мещанин Никифор Федоров писарь руку приложил.
К сему розыску села Зверович мещанской сын Семен Федоров руку приложил.
Села Зверович мещанин Никита Романов вместо мещанина Андрея Родионова по ево прашению руку приложил.
Л. 19.
Генваря 23го числа Зверовицкой волости деревни Лебанич крестьянская жена Романа Богданова Домна Артемиева в розыску сказала: в прошлом де 1720м году была она Домна в селе Зверовичах в найме у откупщика у жыда Бороха Лейбова. И как она Домна в доме ево служила и видела, что жена ево жыдовка в светлице своей простым вином полоскала свое женское естество срамное и, поласкавши, понесла в том же стакане в свою камору, где у них вино держится.
К сему розыску села Зверович мещанской сын Семен Федоров вместо крестьянской жены Домны Артемиевой по ея прошению руку приложил.
Села Зверович мещанин Никита Романов вместо откупечества фискала Мины Скугарева, что она Домна в <нрзб> памянутая речи при нем в розыску своем сказала, в том по ево прошению руку приложил.
Л. 19 об.
Генваря в 28 дня села Зверович церкви Николая Чудотворца попы Ермолай Лукьянов да Иван Павлов, дьякон Иван Савельев в розыску сказали: в прошлом де 1721 году на Фоминой неделе во вторник, когда бывает у православных христиан поминовения по умершим душам на кладбищах, и села Зверович откупщик жид Борох Лейбов посылал на кладбище деревни Лебанич за хворостом. И во время отправления панихиды они жиды всех православных христиан с кладбища согнали и приносные их кути, и блины, и оладьи, и в кувшинах домашних бражки разливали, и те блины и оладьи разбросали, и ногами потоптали, и крестьян с кладбища согнали. За то же оной жид Борох в селе Зверовичах в нынешнем 1723 году хоромным своим строением прямой путь перенял, куда изстари на праздник Богоявления Господня и на первой день августа от церкви Преображения Господня на водное освящение со крестом хаживали.
К сему розыску николаевской поп Ермолай руку приложил. Иван Павлов руку приложил.
Той же церкви дьякон Иван Савельев руку приложил.