1. Невыпитая четвертая чаша
Из четырех бокалов вина, предписанных еврейской пасхального ритуала, третий бокал – тот, над которым произносится благословение, – выпивается сразу же после трапезы (М.Песахим 10.7). В терминологии ритуала, это «чаша благословения», кос шель браха, каса’ дебхиркетха (Берахот 51a). Cогласно синоптикам и Павлу, третий бокал и есть чаша Нового Завета. Павел использует это специальное именование (1 Кор 10:16).
Однако у Матфея и у Марка есть также упоминание четвертой и последней чаши пасхальной литургии. Это упоминание содержится в словах: «отныне не буду пить от плода сего виноградного, до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца моего». (Мф 26:29, Мк 14:25) Это означает, что четвертая чаша не будет выпита, как это обычно требуется ритуалом, на очередном этапе литургии; она отставляется до полного установления Царства.
В поддержку такой интерпретации можно указать на четыре момента.
Во-первых, слова «плода виноградного» явно указывают на то, что Иисус или еще кто-то, кому может принадлежать это высказывание, имеет в виду выпивание чаши после последующего формального благословения: «Благословен Ты, Господи, создавший плод виноградный». Обычно в пасхальном ритуале это четвертый бокал.
Во-вторых, в то время как, согласно еврейскому ритуалу, дополнительное, «не-литургическое» питье допускалось между первым и втoрым, и между вторым и третьим бокалом, оно не допускалось между третьим и четвертым бокалом (M.Песахим 10.7). Поэтому слова Иисуса, что он не будет пить «отныне», то есть после третьей и до следующей, по литургическому чину, чашей вина, соответствует раввинскому запрету на питье вина между третьим бокалом пасхального ритуала и последним, четвертым.
В-третьих, как было отмечено, третий бокал, «чаша благословения», выпивается непосредственно после трапезы. Обычно, в ходе пасхального ритуала (если исключить наслоения, образовавшиеся в пост-новозаветный период) над четвертым бокалом произносятся несколько псалмов, называемых халель («гимн»), а также читается «благословение песни», биркат ха-шир, состоящее в признании всеобщности Царства Божьего. Трудно сказать, начиналось ли раннее «благословение песни» со слов: «Да восхвалят Тебя, Господи, все дела Твои» (йехалелуха), или же со слов: «Всякое живое дыхание да благословит имя Твое» (нишмат коль хай) (восхваление Иисуса в Фил 2:9-10 имеет поразительное сходство с последним). Это, однако, не влияет на нашу аргументацию. В обоих благословениях мы находим слова: «и сделают царствующим имя Твое, Царь наш» (ве-йамлеху эт шемха малкейну). Четвертая и последняя чаша пасхального ритуала поднимается, таким образом, во празднование Божия Царства. Когда Иисус говорит, что он не станет больше пить вина, доколе не будет пить его в Царстве Отца, он просто замещает реальным, совершенным, окончательным Царством то, которое все еще, большой мере, является предметом веры и надежды. Его слова явно относятся к четвертой чаше.
В-четвертых, слова «И, воспев, пошли на гору Елеонскую» теперь наполняются большим смыслом. Подразумевается, что ученики вышли непосредственно после пения гимна, не выпив четвертой чаши, а также, по всей видимости, не прочитав «благословения песни». Эта часть литургии откладывается до наступления реального, конечного Царства.
Мы не намереваемся обсуждать здесь версию Луки; заметим лишь, что она гораздо дальше отстоит от раввинизма, чем у Матфея и Марка.
2. Заснувшие ученики
У Матфея и у Марка, когда Иисус с учениками пришли в Гефсиманский сад, они все еще представляли собой хавуру – компанию, собравшуюся для празднования Пасхи. В Библии, как мы знаем, указано, что «в одном доме должно есть ее» (Исх 12:46). Но, во-первых, слова «в одном доме» с ранних времен понимались раввинами как означающие «в одной компании»; поэтому, согласно раввинскому закону, компания вполне могла начать трапезу в одном месте и продолжить ее в другом (Мехилта на Исх 12:46; Таргум Онкелос и Таргум Иерушалми переводят «в одном доме» как в одной хавуре). Во-вторых, Иисус с учениками прекрасно могли закончить собственно трапезу в доме, а потом продолжить чин праздника – молитвы, перечисление дел Божиих об Израиле, хвалы Богу – на Масличной горе. Этого было бы достаточно для сохранения хавуры. В Пасхальной Агаде, еврейской литургии кануна Пасхи, рассказана история об одном раввине начала 2-го века н.э., который провел всю пасхальную ночь в рассуждениях об Исходе из Египта, пока ученики не напомнили ему, что наступил рассвет и пора приступать к утренним молитвам. Из этого никоим образом не следует, что все это время ученые непрерывно ели: хавура сохранялась в процессе обсуждения великой темы праздника.
Затем в Гефсимании Иисус просит своих учеников, свою компанию, бодрствовать, пока он будет молиться один поодаль. Возвращаясь, он обнаруживает, что они вовсе не бодрствуют. Он укоряет их, и особенно Петра, и снова отправляется молиться. И опять, возвращаясь, он видит, что они заснули и даже, по всей видимости, глубже, чем раньше. В тексте сказано, что «глаза у них отяжелели» (Мф 26:43; Мк 14:40). Марк говорит, что «они не знали, что ему отвечать», предположительно имея в виду, что, когда Иисус к ним обратился, они отвечали невпопад. Иисус снова стал молиться, но тут уж они совсем заснули, что следует из выразительного καθευδετε και αναπαυεσθε, «спите и почиваете», означающего сон, как полный покой. На этот раз Иисус говорит: «Кончено; пришел час; вот, предается Сын Человеческий в руки грешников».
Принято считать, что Иисус попросил учеников бодрствовать из желания почувствовать, что они разделяют его борение. Они не выполнили просьбу, оставив его, тем самым, в одиночестве.
Это объяснение, несомненно, верное, но все же не исчерпывающее. Иначе можно было бы понять точку зрения тех ученых, которые считают этот эпизод придуманным ради иллюстрации богословской истины. Затруднительно было бы возразить на тот аргумент, что, во-первых, в просьбе Иисуса к ученикам отсутствует четко выраженная мотивация, а, во-вторых, что вполне естественной сонливости учеников придается слишком большое значение, без достаточных на то оснований – если только все это не легенда. Для правильного понимания этого эпизода необходимо принять во внимание правило, пришедшее к нам от Йосе бен Халафта, согласно которому пасхальную трапезу можно возобновить, если некоторые из членов компании задремали, и нельзя возобновить, если они впали в глубокий сон (M.Песахим 10,8).
Следует отметить пять моментов. Во-первых, хотя рабби Йосе жил в середине 2-го века н.э., он часто транслирует более ранние традиции. Предположительно, упомянутое или сходное с этим правило восходит к новозаветному периоду (Замечание в Мехилте на Исх. 12:42 дает основания полагать, что это правило первоначально основывалось на Исх 12:42, где говорится о ночи Исхода как «ночи бдения Господу». Так это или нет, мы сейчас обсуждать не будем). Во-вторых, в Мишне это правило включено в статью закона, в которой рассматривается часть ритуала празднования, следующая после предписанного вкушения пасхального агнца. Правило предусматривает случай, когда на этом этапе участники компании уже устали. Иначе говоря, это правило применимо уже как раз к той части празднования, при которой Иисус с учениками пребывали в Гефсимании. В-третьих, существуют талмудические предписания (Тосефта Песахим 10,9; Песахим 109a), согласно которым даже дети, участвующие в службе, должны бодрствовать хотя бы до окончания основной части церемонии, – каковым после разрушения Храма было вкушение опреснока (после падения Храма жертвоприношения, в т.ч. и ягнят, прекратились). Современные ученые склонны упускать из вида суть этих предупреждений: в кругах, где они возникли, заснуть на ранней стадии пасхальной трапезы должно было считаться очень серьезным нарушением. В-четвертых, в начале 5-го в. рабби Аши вводит различие между понятием «дремоты», которая не приводит к роспуску хавуры, и понятием «собственно сна», т. е. глубокого сна, в результате которого хавура рассыпается. Человек лишь дремлет, говорит он, «если, когда к нему обращаются, он отвечает, но его ответы не вполне осознаны» (Песахим 10b). Это последнее замечание любопытным образом напоминает описание состояния учеников, когда Иисус вернулся к ним во второй раз: «и они не знали, что Ему отвечать» (Мк 14:40). Однако в этом совпадении нет ничего удивительного. Стоит только придать какое-то значение различию между дремотой и сном, как тут же обязательно возникает определенный критерий их распознавания, вроде того, который приняли Марк и рабби Аши. В-пятых, в «Уставе кумранской общины» засыпание в собрании считалось крупным нарушением дисциплины, наказуемым исключением из собрания на тридцать дней (см. J. Hempel, Die Funde in dcr Wüste, Almanack auf das Jahr des Herrn 1954, p. 13. В Деян 20:9-12 столь серьезного отношения к нарушению мы не находим).
Можно заключить, что, хотя Иисус просил учеников бодрствовать из желания, чтобы они мысленно разделили Его борение, просьба имела и более специфический смысл: не дать хавуре преждевременно распасться. И, аналогичным образом, когда ученики, из естественной потребности в отдыхе, оставили Иисуса в одиночестве, он оказался не только одинок в общем смысле, но и распалось пасхальное сообщество.
В Евангелии от Луки все отсылки к раввинскому закону о хавуре отсутствуют. Иисус не просит учеников бодрствовать, а велит им молиться. Различие между уровнями засыпания не играет роли. Иисус молится и возвращается только один раз. Ученики засыпают не по причине естественной усталости, а от печали. Заключительные слова Иисуса: «Кончено; пришел час…», подразумевающие, что с этого момента Ему предстоит путь одиночества, у Луки заменены повторным повелением молиться.
Источником Евангелия от Луки почти наверняка было более пространное повествование. У нас нет необходимости делать вывод о том, что Лука не понимал раввинских установлений или же боялся, что их не поймут его читатели. Для нас существенно, что он сохранил исторический, фактический характер нарратива, не превратив его в легенду. Если эпизод отсечь от раввинского закона о хавуре, то просьба к ученикам о бодрствовании, равно как и придание важного значения их сну, обретает окраску легенды. Отказавшись от аллюзий на раввинский закон, Лука опустил также просьбу к ученикам о бодрствовании, как и истолкование одиночества Иисуса вследствие сна учеников.
Отсутствие этого эпизода у Иоанна есть часть более общей проблемы, обсуждение которой не входит в нашу задачу.