Древнерусские стереотипы стали самодовлеющими
Владимир Петрухин
– Владимир Яковлевич, расскажите, пожалуйста, о традиционном отношении русского православия к иноверцам и инородцам.
– Тема исторически глубокая, потому что она восходит к самому началу православия – к эпохе крещения Руси при князе Владимире. Историки редко обращают внимание на тот факт, что изначальное русское православие обращалось к традиционным, но очень архаическим истокам для того, чтобы объяснять своё место в мире и отношение к этому миру. Эти истоки определялись, конечно же, религиозным православным каноном, и в первую очередь трудами отцов церкви. В древнейшем русском православии чтили трёх святителей: Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова. Их проповеди были яркими полемическими произведениями, направленными на то, чтобы определить место христианской религии в мире, определить отношение к господствующему мировоззрению и к иным конфессиям в том мире, в котором жили отцы церкви.
Это был мир поздней античности, мир римской империи, когда христианство только-только становилось государственной религией этой империи. В III-IV вв. главными противниками христианства было, с одной стороны, господствовавшее мировоззрение поздней античности – язычество, которое воплощалось не только в синкретических культах разнообразных племенных богов, но и в великой античной философии, представленной учениями Платона и Аристотеля, неоплатониками. Всё это было в значительной мере чуждо христианскому мировоззрению, в центре которого было божество, Бог-творец, но не тот космос, который интересовал античную философию. Поэтому творения отцов церкви были полемически заострены против язычников, в том числе против «внешней» науки, которую отцы церкви не отрицали целиком, но которая была им чуждой по своей идеологии. Она была «эллинской», а стало быть, языческой. С другой стороны, у христианства были сложные отношения с его непосредственным предшественником – иудаизмом, поскольку ранние христиане не могли толком определить для себя, насколько далеко они отошли от традиций закона, который считался Ветхим Заветом в христианской традиции.
Эти полемические сочинения стали тиражироваться в Древней Руси. На них ориентировались идеологи церкви. Поэтому в древнерусской литературе большое значение имеет антииудейская полемика и полемика против язычества. Иногда, когда историки напрямую пытаются интерпретировать эти литературные канонические сюжеты, то им кажется, что, в самом деле, главными врагами раннего русского христианства были иудеи. И хотя нам известно, что иудеев в Древней Руси было мало – мы знаем только одну общину, которая существовала в начале христианской эпохи в Киеве – историки вспоминают, что до того были хазары, хазарское иго. Отсюда у них создается впечатление, что хазарское наследие тяготело над русской православной традицией и представляло собой угрозу, с которой нужно было бороться основателям русской христианской церкви.
Итак, иудеи, иудаизм, с одной стороны, и язычники, язычество, с другой. Бесконечные древнерусские полемисты негодовали, что новые христиане, недавно принявшие крещение, не в состоянии вникнуть в глубины и суть православного вероучения, и продолжают поклоняться идолам, древним божествам, которым привыкли поклоняться на протяжении столетий господства язычества. Всё это остаётся актуальным по сей день, потому что в православной риторике по-прежнему сильна полемическая антииудейская струя, хотя иудаизм в истории России не имел того значения, какое он имел в Римской империи. Православная церковь была государственной, и иные конфессии не в состоянии были всерьёз угрожать государственной религии. В не меньшей мере это касается язычников: сейчас, в эпоху национального романтизма, опять-таки общественный интерес, особенно у энтузиастов-романтиков, вызывают древние дохристианские языческие традиции. Надо сказать, что сами церковники в первые века христианства сильно постарались, чтобы истребить все эти традиции. Любой фольклор для церковников был язычеством, что отчасти соответствовало канону, потому что язычество – это национальная, а не универсальная мировая традиция. Христианство есть универсальная религия, касающаяся всех людей, всех народов; язычество – это традиция, которая отделяет свой народ от всех остальных. Христианская церковь боролась с теми традициями, которые отделяли христианский, вновь крещёный народ, от универсальных идей христианской религии. Язычество было уничтожено в первые же века христианства. На Руси у него не было силы, у нас не осталось никаких дохристианских мифологических текстов.
В результате ситуация с язычеством сложилась примерно так же, как и ситуация с евреями, – язычества почти не было, как и не было сильных пережитков язычества. Национальные романтики очень сильно переживают отсутствие языческой древности в нашей традиции. Отсюда попытки возродить или даже воссоздать эту языческую древность, попытки создать некие произведения, которые могли бы сравниться с дохристианскими языческими произведениями других народов мира, Греции и Рима, Западной Европы. Отсюда появление «древних» текстов вроде Влесовой книги – недавнего творения национальных романтиков. Этот национальный романтизм, питаемый вполне искренними чувствами, во многом оказывается ложным в своих истоках и затуманивает национальное сознание современных людей, так же как и идея о том, что иудеи были вечными, исконными врагами христианской религии.
– Какой был уровень грамотности, образованности в Древней Руси после её крещения?
– Мы говорим о русской православной культуре, которая возникла после крещения Руси в конце Х в. при князе Владимире. Были новгородские берестяные грамоты, традиция написания которых широко распространилась в древнерусских городах. Но мы не должны себе представлять дело так, что сразу после крещения Руси образование, грамотность, школы возникли во всех городах и весях. Даже в Новгороде, как недавно выяснилось, грамоты писали довольно немногочисленные писцы по просьбе тех, кто был заинтересован в том, чтобы написать тот или иной документ. Грамотность была на низком уровне. Рассказывают, что когда Владимир, а за ним Ярослав пытались отобрать русских людей для того, чтобы их учили книжной грамоте, то родители этих детей, принадлежавшие, безусловно, к элите русского общества, плакали о них как о мертвецах. С плачем отпускали детей учиться, потому что понимали, что они лишаются светской карьеры: первым делом они должны будут учиться церковной грамоте, церковной науке, и становиться членами церкви, клира, а не дружинниками и администраторами князя. Проблема эта была всегда и осознавалась самой православной церковью: грамотные церковные полемисты постоянно сетовали на то, что неграмотные попы постоянно подвергаются воздействию языческих дохристианских традиций и не в состоянии учить своих прихожан правильно истинной канонической христианской мудрости.
Это, по всей видимости, было действительно так, потому что в фольклоре не сохранилось почти ничего дохристианского. С этим церковь боролась решительно. Но вот неканонические христианские традиции в фольклоре сохранились. Среди них одно из самых известных преданий о дуалистическом творении; о том, что два творца были равны вначале, в эпоху первотворения, а Богу помогал сатана. Конечно, сатана делал всё плохо, а Бог хорошо. Тем не менее этот дуализм, совершенно не свойственный христианской библейской традиции, был широко распространён в Восточной Европе. Наверняка, рассказы о том, как Бог призвал себе на помощь младшего брата сатану, распространялись не какими-то захожими миссионерами с Балкан, не манихеями, не богомилами, как об этом писали церковники, а самими малограмотными священнослужителями: им надо было как-то позабавить своих прихожан, рассказав доступную историю о сотворении мира, объяснив существование в этом мире зла. Это был аналог светской культуры – в то время как памятников словесности от Древней Руси, собственно говоря, не осталось. За исключением, пожалуй, одного, уникального, о котором не прекращаются споры. Это было «Слово о полку Игореве», древнее произведение русской литературы. И недавно академик Зализняк показал, что в основе его лежит некий древний текст XII в., потому что сами грамматические конструкции восходят к этому веку.
В «Слове о полку Игореве» есть странные фрагменты, выражающие отношение к язычеству, недопустимое в христианстве. В том числе, в христианстве, которое получило распространение на Руси – в русском православии. Русские там называются дажьбожьими внуками, то есть внуками языческого солнечного божества Дажьбога. В православной традиции это было недопустимо. Во всех прочих традициях, например, западноевропейских, такие конструкции были закономерны и распространены: народы или правители народов считались потомками богов. То есть боги превращались не в собственно Богов, а в предков реальных правителей или даже реальных народов. На Руси традиция, связанная с античным подходом к древности, с подходом, который появился вместе с античным мыслителем-рационалистом Эвгемером, отсутствовала. Ничего эвгемеровского, никакого эвгемеризма на Руси не было (согласно учению Эвгемера, вера в богов возникла из культа умерших или живущих великих людей – правителей, жрецов, философов, – возведённых за свои заслуги в степень божеств. – Ред.). Исключением является только «Слово о Полку Игореве», что, по всей вероятности, и определило его судьбу. «Слово» не переписывалось русскими книжниками, которые, видимо, считали его языческим и недостойным того, чтобы тиражировать. Поэтому у нас и не осталось ни одной рукописи этого загадочного памятника, который был в коллекции Мусина-Пушкина и погиб во время московского пожара 1812 года.
Никаких других светских произведений в древнерусской литературе не было. Не было и переводов этих светских произведений. Не мог переводиться, к примеру, Гомер, изучение которого, конечно же, включалось в систему образования в Византии. Несмотря на то, что он был языческим поэтом, византийцы-греки привыкли к тому, что у них такая светская развлекательная литература. На Руси о развлекательном содержании даже речи идти не могло: аналогом такой литературы здесь были не языческие, греческие или латинские поэты и даже не народный эпос, а переводы благочестивых сочинений. Один из парадоксов состоит в том, что на Руси эти сочинения представляли собой переводы древнееврейских текстов: многочисленные апокрифы, или псевдоэпиграфы, ходившие на Руси, имеют свои истоки не только в древнеиудейской традиции, но и в той книжности, которая была совершенно запретной и неприемлемой для всего христианского мира. По Руси ходили некоторые легенды из Талмуда, легенды, связанные с ветхозаветными событиями, относящимися к эпохе Моисея, Иосифа. Популярен был сон Иосифа о лестнице, по которой с небес спускались ангелы. Были популярны чудесные сказки о Соломоне и Китаврасе. И о том, как кичливость и гордыня Соломона его подводила. Вот такого рода литература заменяла светское чтение в Древней Руси. Это было благочестивое чтение. Легенды тиражировались – в сборниках-комментариях к ветхозаветной истории, которые назывались «Толковой Палеёй», в различных летописях, которые приписывались эллинам и римлянам. Но никакого дохристианского фольклора и никакой нехристианской словесности в Древней Руси церковная цензура не допускала.
Всё это началось с петровской эпохи. Недаром церковь так нервно реагировала на преобразования. И то, что знаменитая греко-латинская академия в Москве возникла под воздействием западно-русской, или украинской и белорусской словесности, было нонсенсом для традиционной православной культуры: ведь латынство и латынь – язык еретиков. Греко-латинская академия не могла возникнуть в традиционной русской культуре. Она могла возникнуть только накануне петровских реформ, когда Русь стала активно, интенсивно питаться той традицией, которая была характерна для западнорусских областей. Для тех областей, которые оказались довольно давно под властью католической Литвы: там русские книжники должны были впитывать некие принципы латинской культуры, чуждые православию на Востоке.
– Актуальны ли те сейчас проблемы, которые стояли перед православной церковью в древности?
– Эти древние, очень мощные импульсы, растиражированные традицией, оказываются самодовлеющими в истории Русской православной церкви. Все проблемы, которые стояли перед этой церковью в средние века, остаются насущными и сейчас, когда сняты запреты на деятельность православной церкви, когда советская власть рухнула, и перед православием встали заново те проблемы, которые стояли перед церковью на протяжении многих столетий: проблема отношений с сестринскими церквами. Самодовлеющая традиция, на мой взгляд, до сих пор препятствует нормальным отношениям между римско-католической церковью и православной, чего не скрывают и православные иерархи. Встретиться и обсудить проблемы они толком так и не могут.
Латыняне и православные, начиная с эпохи схизмы, с того самого 1054 года, когда Патриарх Константинопольский и Папа Римский прокляли друг друга, и церкви разделились на римско-католическую и греко-православную, пребывают в натянутых отношениях друг с другом. Эта сложность отношений остаётся непреодолённой. Самые радикальные деятели древнерусской церкви относились к латынянам даже хуже, чем к евреям. Слова, приписываемые основоположнику церковной монастырской жизни Феодосию Печерскому, говорят, что латыняне хуже евреев, ибо евреи не знали, что творили, когда предавали на казнь Христа, а вот латыняне, которые неканонически относятся к христианской традиции, они знают, что делают, они сознательные еретики, они сознательно отказались от истинной христианской церкви. Такой радикальный подход был свойствен, конечно, не всем представителям церковной иерархии. Латинские традиции оказывали иногда самое парадоксальное воздействие на русскую православную традицию там, где возникала необходимость некого радикализма: русская православная традиция была ригористически, очень остро направлена против иноверцев и инородцев, то есть против иудеев и язычников. Одним из парадоксов этой самой русской православной традиции было включение в Киево-Печерский патерик «Слова о Евстратии Постнике», где повествуется о еврее-работорговце, якобы распявшем пленника Евстратия, попавшего под его власть. Это была пародия на евангельское распятие и один из очень ранних религиозных наветов. Киево-Печерский патерик формировался в 13 веке, а такого рода наветы сформировались несколько ранее в латинской, западно-европейской традиции. Прежде всего, вспоминается навет в английском городе Норвиче. Евреев обвиняли в том, что они распяли младенца, издеваясь над распятием Христа. Но там, в Норвиче, существовало римское право, и шериф не решился преследовать евреев по этому обвинению, справедливо посчитав его выдумкой.
На Руси, хотя в этот момент уже и не существовало еврейских общин, не было евреев, этот сюжет оказался актуальным – заимствованный вместе с теми сюжетами, которые тиражировались во время крестовых походов.
– Существуют ли примеры православной инквизиции?
–Другой знаменитый случай, когда мы можем говорить о православной инквизиции, относится к более поздней средневековой эпохе, к концу 15 века, когда православные иерархи стали преследовать своих противников, пытавшихся найти поддержку при дворе великого князя Ивана III. Архиепископ новгородский Геннадий и настоятель Иосифо-Волоцкого монастыря Иосиф Волоцкий попытались обвинить своих соперников в том, что они не просто еретики, а в том, что они жидовствующие. Это было им необходимо: еретиков ждало церковное наказание, но те никуда не делись и могли участвовать в полемике, которая возникала между разными кругами русского общества в период строительства централизованного российского государства. Нужно было своих соперников обвинить в том, что они отреклись от православной веры, а за это по средневековым канонам была положена смертная казнь. Поэтому и Геннадий, и Иосиф Волоцкий стремились обнаружить в своих писаниях иудейские истоки этой еретической традиции, которая распространилась в Новгороде и в Москве в конце 15 – начале 16 века. Архиепископ Геннадий прямо использовал ту информацию, которую получили в России от посла Священной Римской Империи, которая касалась расправы над еретиками в Испании.
В Испании точно так же казнили в соответствии с приговорами инквизиции тех иудеев, которые перешли в христианство, но были нетверды в новой вере и сохраняли свои иудейские традиции. Так и русские церковники, боровшиеся с ересью, пытались показать, что московские и новгородские еретики были тайными иудеями; точно также, как испанский король, они стремились с ними расправиться. Это в конце концов удалось Иосифу Волоцкому уже в начале 16 в., после того, как Геннадий сошёл с политической арены. Удалось казнить и самих еретиков. В чём же было содержание этой ереси, церковь не только не пыталась объяснить, но и предупреждала, что не нужно выяснять у еретиков, на чём они, собственно говоря, настаивают, потому что в случае публичной полемики могут соблазниться ересью прочие прихожане. Так что это был один из первых политических процессов, который проходил под явным воздействием инквизиционной испанской традиции. Бедных еретиков ещё при Геннадии посадили задом наперёд на лошадей в шлемах из бересты с надписью, что сие есть сатанинское воинство. Иногда наши учёные филологи-романтики пишут, что такова была наша традиционная народная культура, такое фольклорное отношение к еретикам как к служителям сатаны. Но в действительности это было то, что описывал посол священной римской империи, говоря об испанских инквизиционных процессах. Это было аутодафе, типичное для Западной Европы и воспринятое на Руси. Но надо отдать и должное архиепископу Геннадию: он всё-таки совершил некий религиозный подвиг, собрав книжников у себя в Новгороде и создав полный свод библейских книг на древнерусском языке. До Геннадия полного свода библейских книг в распоряжении церкви не было. Для этого он пригласил специалистов, знающих латынь и владевших также словенским языком; из Словении к нему прибыл переводчик. Так что обращение к Западу и контакты с иноверием были необходимы, и эту необходимость ощущала православная церковь. Думаю, что необходимость этих контактов будет признана и нынче. Традиционное противостояние православия и латынства в этом ригористическом ракурсе, как это было на протяжении столетий, себя исчерпает.
– Судя по всему, «жидовствующих» было не так и много, и никакой угрозы они для церкви не представляли, хотя обвинялись церковью. С кем же велась антииудейская полемика и можно ли назвать это полемикой вообще: ведь церковь сама не интересовалась ересью и другим это делать строго-настрого запрещала?
– Мой коллега из шведского города Лунд Александр Пересветов-Морат, русский и православный по происхождению, написал целую большую книжку об антииудейской полемике в Древней Руси. Её название – цитата из Льюиса Кэрролла, «Улыбка Чеширского кота». Известный литературный мотив: улыбка есть, а кота нет. Вот точно так же, по Пересветову-Морату, антииудейская полемика есть, а иудеев нет. Да и эти литературные произведения, собственно говоря, не являются полемическими. Это были некоторые глоссы на полях канонических произведений, где рассказывалась (например в «Толковой Палее»), ветхозаветная история, и полемист замечал, как бы на полях – а ведь ты, жидовин, так и не понимал, в чём суть завета Моисея! Это был комментарий, адресованный отнюдь не иудеям, а православному читателю. Так что эта «полемика» была, скорее, вариантом канонической литературы. Что касается попыток церкви обвинять реальных иудеев в том, что именно они виноваты в еретических движениях на Руси, то один из замечательных специалистов по древнерусской литературе, Яков Соломонович Лурье, написал большую книгу, где он проанализировал практически все источники, связанных с ересью жидовствующих, и обратил внимание на то, что в ранних исторических документах, в летописях, которые были связаны с эпохой зарождения ересей, ни слова не сказано ни о каких евреях. О евреях впервые заговорил архиепископ Геннадий через 20 лет после того, как какой-то, по его словам, «заезжий жидовин» завёз ересь в Новгород. Никакие документы об этом "жидовине" нам не известны, и имени его архиепископ Геннадий не назвал. Зато это имя ещё через десятилетие назвал Иосиф Волоцкий и похоже, здесь мы имеем дело не столько с фальсификатом, сколько с попыткой выдать желаемое за действительное: просто надо было найти этих самых евреев, найти конкретные имена для того, чтобы можно было сформулировать конкретные обвинения против еретиков. Без евреев невозможно было доказать переход еретиков в иудаизм.
– Что означала "еврейская угроза", почему о ней помнили и почему эти ригористические идеи тиражировали древние книжники при отсутствии самих евреев? Кто на самом деле нанёс церкви большой ущерб?
– Отношение к евреям заложено в наследии Отцов церкви, которое воспроизводилось в официальной канонической церковной литературе. Церковь была государственным институтом. Её поддерживали с самого начала, как только Владимир дал десятину: церковь содержалась на деньги государства. Соответственно правители этого государства прислушивались к тому, что говорила церковь об иноверцах и инородцах. Поэтому отношение русских правителей, русских князей к евреям отличалось от того отношения, которое сформировалось на Западе Европы. На Западе Европы были многочисленные еврейские общины, которые занимались тем, чем они привыкли заниматься ещё в римскую эпоху и Средние века: финансовыми операциями, ростовщичеством, работорговлей. Они были необходимы западноевропейским сеньорам, поскольку те постоянно нуждались в финансовой поддержке. Они постоянно следили, чтобы евреи были в состоянии снабжать их деньгами. Если вдруг какой-нибудь христианский радикал вспоминал, что нехорошо пользоваться услугами евреев, то он просто мог их изгнать из своей страны, попытавшись отобрать их собственность – как не раз это происходило в Англии и Франции. Но как только появлялась необходимость в деньгах, европейские сеньоры призывали евреев, гарантируя им безопасность, право отправлять свой культ. Это было характерно и для славянских князей в западном мире, который ориентировался на латинские традиции. Князья Чехии и Польши приглашали евреев, вместе с немцами, чтобы те налаживали городской быт там, где он не был развит. Чехия и Польша были окраинами того цивилизованного мира, где ещё в римскую эпоху существовали города. Поэтому еврейские общины Польши и Литвы переживали расцвет в 15-16 вв.
На Руси же знали, что евреи исконные враги православия, и доступ евреев в православные русские земли формирующегося российского государства был закрыт. Только единицы, в лице врачей, проникали на территорию Древней Руси. Иногда проникали книжные переводы – скорее всего, из соседней Литвы, где евреи жили спокойно: права их были гарантированы привилегиями великих литовских князей. Но в самой древней средневековой Руси еврейской диаспоры не было, и вся эта антииудейская полемика напоминает улыбку чеширского кота. Ригоризм православных книжников постоянно конструировал образ врага, идею того, что христианская церковь остаётся церковью как бы гонимой, хотя в действительности это была государственная церковь, поддержанная всеми государственными структурами. Надо сказать, что такая роль православной церкви, как церкви государственной, в конце концов пагубно сказалась на её судьбах в эпоху революционных перемен. Потому что государственная религия, официозное бюрократическое православие, конечно же, не вызывало сочувствия среди массы верующих. Как утверждают те же радикалы-националисты, разорение, которому религия подверглась в годы большевистского террора – это всё заговор инородцев и евреев, которые оказались во главе коммунистической революции. Но по документам мы знаем, что грабили церкви, разоряли их и превращали, прошу прощения, в отхожие места жители тех сёл и деревень, которые в глаза не видели ни одного еврея. Это несчастная судьба и проблема, которая остаётся актуальной и по сей день. Православная церковь должна находить путь к сердцам своих прихожан и по-иному формулировать свои идеи, отказавшись от средневековых стереотипов – что сделать довольно сложно.
– Расскажите, пожалуйста, о первом древнейшем документе, который связан с русской и, как выясняется, с еврейской историей.
– В середине прошлого века американский гебраист Норман Голб обнаружил в колоссальном архиве еврейских актов в Кембриджском университете письмо – рядовой документ, относящийся к быту еврейской общины, которая попыталась выручить одного из своих членов, попавшего в беду. Тот оказался несостоятельным должником и был заключён иноверцами в долговую тюрьму. Община решила его выкупить, но денег у неё не было, и община взяла этого должника на поруки, снабдив его письмом о том, что он может пойти по другим еврейским общинам, чтобы набрать необходимую сумму и расплатиться. Рядовой документ, но дело в том, что община эта была общиной города Киева, а несчастный должник Яков происходил из этого города. Норманн Голб датировал этот документ по палеографическим данным Х в., то есть это время до крещения Руси. Таким образом, это древнейший аутентичный документ, происходящий из Киева, из Древней Руси, ну, в общем, древнейший русский документ, написанный на еврейском языке квадратным шрифтом, довольно хорошо читаемый. Этот парадокс связан с жизнью еврейско-хазарской общины в Древней Руси. К доверителям, которые подписывали этот документ, относится человек, имя которого до сих пор вызывает недоумение у читателей этого документа. Он именуется Гостята бар Кьябар Коген. Гостята – традиционное русское имя, известное по берестяным грамотам; бар Кьябар означает, что он сын некоего Кьябара; Кьябар это название, родственное тюркским племенным названиям: скорее всего, он потомок кого-то из каваров, одного из хазарских племён. Но почему он именовался при этом когеном, мы понять не можем. Дело в том, что прозвание когенов давалось представителям наследников жреческой касты, для которых несвойственно было восприятие никаких инородческих, иноверческих традиций. Гостята в роду Когенов появиться в те времена не мог. Но вот, такой оксюморон известен нам в древнейшем киевском письме 10 века, в письме еврейско-хазарской общины.
– Сегодня радикальные экстремистские националистические группировки находят оправдание своим взглядам и действиям в средневековых православных представлениях об инородцах и иноверцах. Церковь, кажется, не открещивается от этих радикалов...
– Те древние традиции, те стереотипы сформировались в силу уникальных исторических условий, в силу того, что Древняя Русь восприняла христианство сравнительно поздно, в конце первого тысячелетия христианской истории. Эти стереотипы остаются самодовлеющими. Отказаться от них довольно сложно – как сложно признать, что Евстратий Постник, якобы распятый работорговцем-евреем в Херсонесе, был лицом либо не реальным, либо такое с ним вообще не могло произойти. Естественно, ни один еврей не мог распять христианина по той простой причине, что за эту акцию он был бы побит камнями своими же единоверцами как человек, совершивший преступление. Тем не менее, все эти средневековые стереотипы продолжают жить, тиражируются. И современные церковные теоретики ссылаются на этот документ, как на документ реальный. И мне самому приходилось слышать в выступлениях профессоров-теологов Духовной Академии характеристику Иосифа Волоцкого, которая сводилась к тому, что Иосиф не случайно требовал казни, а не покаяния еретиков: жидовствующие покаялись бы, но потом забыли бы о своём покаянии и опять начали бы губить и разлагать православную церковь, говорили эти современные религиозные радикалы. Так что их надо было убить. Подход не вполне христианский, но что есть, то есть.
И конечно, эти радикальные традиции русского православия подпитывают радикальные националистические движения, считающие, что суть православия в том, чтобы спасти всё человечество – а для этого врагов человечества надо уничтожить. Главными врагами человечества по инерции оказываются те же самые евреи, и главными врагами радикальных националистических движений остаются евреи. Здесь они ссылаются и на православную традицию, чтобы замаскировать подлинные основы националистических движений – а основы эти нацистские. Нацистские сайты тиражируются сейчас в Интернете. Недавно даже на уровне Думы обсуждались цитаты из еврейского канонического сочинения «Шулхан Арух». Конечно же, эти цитаты были взяты разоблачителями еврейской традиции не из «Шулхана Аруха». Не читали они этого произведения ни на иврите, ни в переводе. Всё это взято с нацистских сайтов. Всё это тиражировалось в эпоху нацизма: «Протоколы сионских мудрецов» и прочая дребедень. Националистические движения тиражируют эту информацию, сканируя её с нацистских сайтов. Эта традиция, увы, пытается найти оправдание у доверчивых людей тем, что она основывается на православном подходе к иудеям. Конечно же, церкви следует откреститься от такого рода радикальных подходов, требующих «окончательного решения еврейского вопроса» в нацистском духе – если эта церковь действительно христианская, опирающаяся на учение апостола Павла.
– Почему православная церковь до сих пор так ревностно относится к ценностям западноевропейского общества. Часто приходится слышать антизападную риторику. Способна ли РПЦ вообще к диалогу?
– Прежде всего, мы сосредоточились на тех средневековых стереотипах, от которых отрешиться очень сложно любой церковной организации. Что касается неприятия западных норм, то оно основывается на том же стереотипе неприятия латынства с его пережитками римского права, представлениями о правах и обязанностях граждан, в том числе прихожан; все эти чувства были чужды средневековой русской традиции. Проще всего опереться на эти стереотипы, и я думаю, что борьба с ними – это очень тяжёлое нравственное дело, в том числе и внутрицерковное: ведь проще всего вернуться к тому, что уже было, чувствуя, что тебя поддерживает государство на самом высоком уровне. Попытаться создать некую государственную идеологию в том духе, в каком церковь уже её создавала при императоре Николае I. Потому что тогда и были сформулированы вполне православными людьми те принципы, которые должны были противостоять западным принципам, разнесённым по миру Великой французской революцией: Свобода, Равенство, Братство. Против них были выдвинуты другие принципы: Самодержавие, Православие, Народность. И вот от этих принципов отрешиться нынешней православной церкви довольно сложно. После канонизации последнего императора и его семейства, всё возвращается на круги своя. Скорее всего, это действительно неприемлемо с точки зрения современных реалий. Именно опираясь на эти принципы, русская православная церковь проиграла. Православие было государственной религией. У церкви в руках были все возможности обращения к прихожанам, но противостоять большевистской пропаганде она оказалась не в состоянии. Эти средневековые стереотипы непригодны для того, чтобы их использовать в современной ситуации. Но расстаться с ними ни одна религия, не только православная, не может. Это болезненная проблема. Как относиться к инородцам и иноверцам носителям великих универсальных глобалистских идей? И не самый глупый человек господин Вольтер недаром имел только одну программу в отношении церкви – «Раздавите гадину». Что делать с этой самой религиозной ограниченностью в мире, где должно быть братство, свобода и равенство, Вольтер не знал. Места в этом мире для церкви не находилось. Сейчас, если церковь хочет найти себе место в мире, она должна учитывать сложившуюся ситуацию, с существующими универсальными ценностями. Бороться с ними дело, кажется, бесперспективное.
– Верите ли Вы в Бога?
– Это главная проблема, которая стоит перед каждым человеком. Потому что это, в конечном итоге, проблема добра и зла: существуют ли такие категории? Я считаю, что существуют; стало быть, я должен с почтением относиться к тем традициям, которые основаны на этих категориях. Эти традиции сформулированы в Священном Писании и, конечно, я почитаю Священное Писание как то, на чём должны основываться принципы современной цивилизации. Мы никуда не уйдём от Библии. Мы знаем, что без мифа о добре и зле человечество обойтись не может. Как оно не может обойтись без литературной и мифологической традиции вообще. Бог как Абсолют, как некое существо, по образу и подобию которого был сотворён человек – всё-таки это такая мифологическая библейская традиция. Бог как воплощение Добра, конечно же, существует.
– Поведайте нам, пожалуйста, о Ваших предках. Не они ли предопределили Ваше мировоззрение?
– Что касается моих предков, то здесь всё довольно сложно. Потому что у меня есть предки и с еврейской, и с православной стороны. И я привык к тому, – возможно, это и предопределило мою позицию – что мои бабушки общались во время православных и еврейских праздников, когда они обменивались своими блюдами вопреки «Шулхан Аруху». Вопреки всем традициям, когда на одном столе оказывалась фаршированная рыба и маца, а на другом столе творожная пасха с куличом. Дед, конечно, был в стороне от этого – он был религиозным евреем и не прикасался ко всему этому некошерному. Но бабушки, а женщины всегда были проводниками настоящих, живых традиций, общались так, запросто.
В подмосковном городе Пушкине, где я родился, были сильны антисемитские традиции, потому что там была довольно большая еврейская община. Мне рассказывали как в 1953 году, когда пришла милиция описывать и осматривать дом, в надежде на то, что евреев сошлют в последние месяцы правления Сталина, еврейская бабушка приходила и плакала, а православная бабушка говорила, что не могут править страной бандиты, что это невозможно. И вот тут её святая уверенность, которая не спасла её во время революции от ограбления теми самыми бандитами, эта святая вера оправдалась, потому что главный в этой истории бандит не выжил, и на знаменательный еврейский праздник Пурим отдал, не знаю уж кому, душу. В такой семье и была запрограммирована моя толерантность и моё уважительное отношение к той и другой традиции, воспитанные моими предками, которые были в состоянии друг друга понимать и поддерживать в сложные моменты. Я помню, как в Пушкино мальчишки, прыгая вокруг бабушки, кричали, что на первое мая мы пойдём евреев бить. 1 мая – это советская традиция, а когда-то с такими же лозунгами выступали мальчишки, угрожая погромами на Пасху. Православный праздник сменился советским. Но между моими предками, слава Богу, всё было по-другому. И это внушает мне некоторый исторический оптимизм.
– Существуют ли в исламе подобные стереотипы? Почему он так отвратителен для современного обывателя?
– Всякие радикалы и ригористы, конечно же, существуют в любом движении, в том числе и в исламе. Договориться с ними бывает довольно сложно. Что для меня остаётся пока что загадочным в наших мусульманских общинах, так это их отношение к современному терроризму. Я уже не говорю о тех парадоксах, когда люди гибли в зданиях-близнецах в Нью-Йорке, а в арабских странах, живущих в значительной мере за счёт американских туристов, был всеобщий праздник и египтяне, обнявшись, плясали в своих метро! Что возьмёшь с малых сих! Но ведь исламские теологи не реагируют на нынешнее радикальное понимание джихада. Мусульмане борются за распространение истинной веры. Ну что ж, верно, за это должны бороться представители всех авраамических религий. Но они почему-то борются больше друг с другом, чем за распространение этой самой веры. При этом забывают, что джихад – это отнюдь не война с точки зрения исламского канона, насколько я его себе представляю. Для современных обывателей ислам отвратителен – конечно, для тех, кто не мусульманин – в силу того, что он требует крови, это религия войны. Это неверно. Джихад – это распространение веры всеми возможными средствами. Когда других средств не остаётся, мусульмане оказываются вынужденными браться за оружие. Но это крайнее средство. Вот террористы и эксплуатируют эту идею, заявляя, что у них есть только крайнее средство бороться со всей мощью американского империализма и стоящего за ним сионизма. Это страшная пара и для советской идеологии, напоминающая средневековую пару иудаизма и латынства в нашей традиции. Так что мы оставались в какой-то мере наследниками средневековой традиции и в советскую эпоху, для которой за империализмом стоял сионизм, тогдашний синоним иудаизма.
– Можно ли друг друга понять, опираясь на религиозные каноны? Приведите, пожалуйста, позитивные примеры мирного сосуществования культур и традиций.
– С точки зрения церковных канонов довольно трудно договариваться друг с другом. Но приходится. Я как историк могу сказать, что основания для исторического оптимизма здесь есть. Во всемирной истории есть примеры того, когда и мусульмане, и евреи, и христиане строили единую цивилизацию. И тут, пожалуй, можно вспомнить даже не о хазарах, а о том, как строилась европейская цивилизация с идеями о свободе, равенстве и братстве. Это всё возникло отнюдь не во времена Великой французской революции. Её подготовила, конечно, античная культура, философия Платона и Аристотеля, которая давала основы для понимания универсальных проблем бытия. Так вот Платон и Аристотель, которые были недоступны латинской цивилизации в Средние века, были доступны арабам – наследникам греческой культуры. Они переводились на арабский, исследовались арабскими философами. Существовала великая средневековая арабская литература и философия. Парадокс заключается в том, что европейцам стал доступен Платон и Аристотель в переводе с арабского на латынь. И вот переводчиками здесь были… можно догадаться, кто – люди, знавшие много языков. Этими людьми были евреи, служившие арабам, в том числе писцами и переводчиками. Эти евреи работали переводчиками в Сицилии, которую завоевали норманны, выходцы из Франции. Вот там под властью норманнских королей, которые вынуждены были проявлять толерантность, потому что такое было население: мусульмане, иудеи, христиане (причём христиане и греческой веры, и латинской). Вот в такой ситуации исторического синтеза были переведены основные труды основоположников современной европейской цивилизации, которые стали доступны этой самой европейской цивилизации. Такое взаимодействие традиций и культур показывает, что там, где есть прорыв во всемирную историю, в цивилизацию, возможность творчески жить и осмысливать всемирную историю, там взаимодействуют разные этносы, разные конфессии. В этом основа жизни человечества, если мы воспринимаем человечество как некое единое целое, а не как набор народов, каждый из которых должен заниматься исключительно демонстрацией своей национальной уникальности и своей этнической идентичности.
– Какая главная болезнь современной цивилизации?
– Постоянные конфликты. Особенно тот конфликт, который происходит в месте, которое считается центром мира, в странах, исповедующих библейскую традицию – конфликт в Палестине, в центре трёх авраамических религий, в Иерусалиме. Возможен ли выход? Я здесь с сожалением должен сказать как неспециалист, но как человек переживающий за судьбы этой святой земли, что радикалами являются здесь не только оказавшиеся в несчастном положение представители народа Палестины, но и еврейские левые, которые говорят об "исторической несправедливости" – создании государства Израиль на территории, где этого государства не существовало уже почти 2000 лет. День Палестины празднуют, показывая карту Палестины; в нее вонзён нож, со стекающей с него кровью. На теле палестинского народа незаживающая рана. Что можно сказать с точки зрения всемирной истории по этому поводу? Увы, приходится сказать о том, что человечество – и здесь мы должны обвинить и западные демократии с их свободой, равенством, братством, и римскую католическую церковь – оказалось не в состоянии гарантировать безопасность целому народу, а именно еврейскому народу, в годы Холокоста, несмотря на то, что правительства демократических стран и католическая церковь были информированы о том, что ждёт этот народ. Спасать евреев никто не хотел, несмотря на все представления о равенстве и братстве. Это боль всемирной истории, боль непреходящая, проблема Холокоста.
И, конечно, то, что было создано государство при поддержке тогдашнего врага западной цивилизации и любой церковной идеологии Советского Союза – есть исторический феномен, с которым необходимо, на мой взгляд, мириться. Перекраивать снова карту Ближнего Востока невозможно. И неправы палестинские радикалы, когда они говорят, что как только они уничтожат Израиль, на Ближнем Востоке воцарится мир. Мы должны помнить о том, как произошло бегство палестинцев из Палестины; о том, что евреи не собирались прогонять палестинских арабов, и я сам свидетель того, как мои друзья, живущие в Израиле, относятся к арабам-палестинцам. Я сам археолог по образованию; среди моих друзей немало археологов. И мои друзья необычайно ценят умение палестинцев работать с землёй, на археологических раскопках. Лучших рабочих они себе представить не могут. Когда создавалось государство, то оно понимало, что необходимо население, которое в состоянии трудиться. Основателям этого государства в голову не приходило гнать куда бы то ни было палестинцев. Проблема беженцев возникла тогда, когда арабские режимы, собиравшиеся сбросить это государство в море, сказали, что начинается война, бегите с этих территорий, мы сейчас уничтожим еврейское государство, и вы вернётесь. Что из этого получилось, мы знаем. Так возникла проблема беженцев – насколько я знаю из доступных мне документов.
– Какова роль палестинской диаспоры в этих конфликтах?
– Что касается роли палестинской диаспоры и роли палестинцев, как такого будоражащего элемента, дрожжей во всех конфликтах, то я не могу не вспомнить события во Франции 1968-го года и начинающиеся события в Англии. Арабские и палестинские радикалы шли во главе колонн революционеров и во Франции, где удалось сделать довольно много, в том числе свергнуть правительство де Голля. А когда спросили у этих революционеров, ну, хорошо, вы свергли правительство, чего вы, собственно, добиваетесь, то они не смогли сформулировать свои требования. Они не знали, что им надо. Ну, не нравился им капитализм, и всё. Просто хотелось устроить бузу.
В Англии было всё немножко по-другому. Об этом рассказывал мой английский знакомый профессор Дональд Райфилд, который был свидетелем того, как развивалось это революционное движение в Лондоне, когда революционеры во главе с теми же самыми палестинцами, которые знали уже, что такое интифада и несли камни за пазухой, столкнулись с полицией. Полиция в Англии не вооружена. Это была конная полиция, которая охраняет порядок – преграждала доступ к центральным английским офисам. Тут же собралась толпа благонамеренных английских граждан, которые пришли посмотреть, что же будут делать их детки – как бы с ними чего нехорошего не вышло. Эта толпа, в общем, сочувствовала своим детям, конечно, но палестинцы тут просчитались. Один из них запузырил камнем в полицейского, что с точки зрения проклятой английской демократии уже было преступлением, но вдобавок еще и промахнулся, попав в лошадь. Для англичан, с точки зрения которых лошадь – святое, это стало сигналом: надо что-то делать с детками. Англичане бросились на эту толпу "революционеров" и принялись их колотить. Поскольку же это были родители, то дети не могли поднять на них руки. Революция в Англии оказалась задавлена благодаря необдуманной радикальной акции одного из руководителей движения. Похоже на анекдот, но анекдот, показывающий, как сталкивается цивилизация с радикальными движениями – когда местные жители бьют неофашистов дамскими сумочками. Цивилизация, в определённых смыслах – это хорошо. У меня оптимистическое отношение к цивилизации и к одной из стран, родившей эту цивилизацию – к Англии, которая не менее ненавидима сейчас радикальными режимами, чем США.
Беседовал Максим Ефимов
-
<span=small>
- Публикуется с сокращениями.
Впервые опубликовано: http://right.karelia.ru/rus/index.php?razdel=articles&page=2007112450