Сюжеты о выкрестах еврейского происхождения на государственной службе в первой половине XVIII в. не раз удостаивались внимания со стороны еврейских авторов. Эти немногочисленные персонажи становились героями литературных произведений и публицистических статей[1]. Однако, несмотря на всю ценность этих текстов, предъявлять к ним научные требования не представляется возможным. Свои работы еврейские авторы писали, основываясь прежде всего не на источниках (в силу их недоступности), а на предыдущей историографической традиции. При таких условиях неизбежной становилась ситуация мифологизации: привлекательные для читателей, но часто далекие от исторической действительности повествования превращались в ходячие легенды. В настоящее время возникла необходимость в проведении ревизии знания об участии крещеных евреев в государственной деятельности, их роли в проведении политических, социальных и культурных преобразований с учетом появившихся в последнее время исследований, касающихся этой проблематики. Не менее важным и острым вопросом остается проблема их социокультурной адаптации в русском обществе первой половины XVIII в. – что и стало целью представленной статьи.
Выдвижением в ряды видных государственных деятелей, государевых слуг, выкрестов еврейского происхождения история обязана неутомимому реформатору – первому российскому императору Петру I. Благодаря позиции главы государства, в ряды российской элиты влились совершенно иные люди, неспособные похвастать благородной родословной. Для Петра I родовитое происхождение кандидата не являлось приоритетным, при назначении его на ту или иную должность на государственной службе. Основным критерием в выборе соратников стали личные характеристики: на первый план выходила польза, приносимая государству. Историк И.И. Голиков писал о царе: «награждал не породу, а заслуги, в ком бы оныя не приметил[2]». С таким подходом вопрос о вероисповедании и родословной не имел решающего значения.
Существуют несколько наиболее распространенных высказываний, иллюстрирующих отношение Петра I к евреям. Любопытно, что эти пассажи диаметрально противоположны по своему содержанию. Часто выбор высказывания в той или иной работе зависит от идеологической позиции автора, приводящего цитату в качестве иллюстрации собственной позиции. Так, явно юдофобски настроенный князь Н.Н. Голицын в своем исследовании русского законодательства о евреях утверждает: «по дошедшим до нас сведениям, преданиям и тем «анекдотам», которые значительно иллюстрируют характер и мнения Императора относительно многих исторических вопросов, можно полагать, что Петр не любил евреев и не видел от них пользы для России»[3]. Историк В.В. Стоклицкая-Терешкович также приводит «негативное» высказывание, традиционно приписываемое царю: «Я хочу видеть у себя лучше народы магометанской и языческой веры, нежели жидов; они плуты и обманщики»[4]. В то же время в «копилке» историков хранится, напротив, «позитивное» высказывание царя в адрес иноверцев, в т.ч. евреев: «Для меня совершенно безразлично, крещен ли человек или обрезан, чтобы он только знал свое дело и отличался порядочностью»[5], или более нейтральное: «Не время дозволить жидам приезжать и жить в моем государстве. Я сожалею, что они желают селиться в России»[6].
Как мы можем заметить, перед нами принципиально разные мнения, приписываемые одному и тому же лицу – царю Петру Великому. И, к сожалению, классифицировать одни слова как легенды, а другие как подлинные цитаты не представляется возможным. Необходимо предпринять попытку проанализировать эти высказывания с точки зрения хронологии и обстоятельств, в которых они могли быть произнесены. Но подобное исследование заслуживает отдельного вдумчивого историко-филологического анализа. В рамках нашей статьи мы полагаем, что в попытке приблизиться к истине необходимо обратиться к фактам. А один из фактов в истории евреев в России заключается в том, что именно во время правления Петра I в царском окружении появляются первые евреи – выкресты[7].
В середине XVII века в результате русско-польских войн на территории Московского государства оказывались военнопленные, в т.ч. и евреи. Несмотря на то, что законодательно по окончании военных действий пленным разрешено было при желании вновь вернуться в Речь Посполитую[8], некоторое количество евреев (об их численности судить довольно сложно), крестившись, остались в Московском государстве.
Среди таких пленных оказался и Шая Сапсаев, отец будущего вице-канцлера, барона Петра Павловича Шафирова. Фигура Шаи Сапсаева заслуживает отдельного внимания. На протяжении более ста лет в различных работах, посвященных Шафировым, встречаются разные варианты его имени. Так, в статье о П.П. Шафирове в Еврейской энциклопедии некий еврей Шафира (в крещении Павел) фигурирует как дед, а не как отец барона Шафирова, его отцом же называется некий Павел Павлович Шафиров[9]. В то же время, современный исследователь С.Дудаков приводит более близкий вариант имени – Шая Шафир. Похожую версию имени приводит и историк петровской администрации Д.О. Серов, среди прочего цитируя слова современника барона Шафирова, В. Татищева: «доктор Данила фон Гаден[10] имел близкого свойственника Шашу, польского жида, которого, крестя, болярин Богдан Матвеевич Хитрой и, свободя его из холопства, написал в посад, и оной сидел в завязочном ряду... И от сих обеих произошли фамилии Фонгадановых и Шафировых»[11]. Однако проверить существовала ли в действительности какая-то связь между Даниилом фон Гаденом и евреем Шаей Сапсаевым, бывшим холопом боярина Б.Хитрово, не представляется возможным. Вместе с тем, тот факт, что отец Петра Павловича Шафирова действительно, будучи плененным, попал в холопство, вполне вероятен, поскольку плен в исследуемый период действительно являлся одним из источников холопства. По освобождении из холопства Шая, крещеный к тому времени в имя Павел, занимался торговлей, а кроме того владел несколькими иностранными языками, – что, по словам историка Саула Гинзбурга, было неудивительным для евреев Речи Посполитой, среди которых все чаще, начиная с XVI в., начали встречаться евреи, интересовавшиеся иностранными языками и даже получившие образование за границей[12]. Однако версия о том, что сам Павел Шафиров находился на службе в Посольском приказе, не подтверждается. Как отмечает Д.О. Серов, в этом случае Петру Павловичу стоило бы открыто заявить о заслугах своего отца, поскольку служба в Посольском приказе в XVII-XVIII вв. была довольно престижной, а «статус правительственных переводчиков был исключительно высок»[13]; кроме того, его имя не встречается в списках приказа. Тем более легендарной оказывается версия о личном знакомстве царя Петра Алексеевича с молодым Петром Шафировым в лавке другого крещеного еврея Григория Евреинова. Очевидно, Петр Шафиров попал на службу в Посольский приказ более традиционным способом – его нанял думный дьяк Андрей Виниус в 1694 г.[14] А сам П.П. Шафиров в письме императору от 22 октября 1722 г. сообщает: «имею честь я уже 32 года у дел и 25 лет в милостивом вашего величества собственном знатии быти»[15]. Из чего можно заключить, что крайне привлекательная, в силу своей неординарности, версия знакомства будущего выдающегося государственного деятеля с царем оказывается несостоятельной.
Основным видом деятельности на службе в Посольском приказе у Петра Шафирова стал перевод календарей с голландского и немецкого языков на русский. Надо заметить, что занятие это требовало не только познаний непосредственно в области языка, но и творческого подхода, поскольку в таких календарях нередко содержалась весьма разнообразная информация из разных отраслей знания (например, астрономии или географии)[16]. Когда же в 1697 г. «Великое посольство» отправилось в Западную Европу, в числе его участников оказался и Шафиров. В этот период он тесно общается с государем Петром Алексеевичем, путешествовавшим инкогнито; по словам иностранца, очевидца событий, «Петр окружен совершенно простым народом; в числе его перекрещенец еврей и корабельный мастер, которые с ним кушают за одним столом»[17].
С этого момента начинается взлет в карьере сына крещеного еврея на государственной службе. По возвращении в Россию Петр Шафиров начал принимать активное участие во внешнеполитических делах страны: участвовал в создании антишведской коалиции, затем в переговорах о заключении союза с поляками. Впоследствии на этом поприще Шафирову удавалось добиться серьезных успехов: за свои заслуги он удостоился чина действительного тайного советника, в 1710 г. стал бароном, занимал должность вице-канцлера. Важно заметить при этом, что само звание барона не вызывало среди русской аристократии особого уважения (исключение составляли бароны прибалтийские); по мнению Ю.М. Лотмана, русский барон являлся, как правило, финансистом, «а финансовая служба не считалась истинно дворянской[18]». В этом смысле звание барона для Шафирова было вполне уместным, если учесть его происхождение.
Деятельность Шафирова не ограничивалась внешней политикой. В круг его интересов также входили торговля и промышленность. Вместе с двумя другими сподвижниками Петра, Ф.М. Апраксиным и П.А. Толстым, Шафиров организовал текстильную мануфактуру, которая пользовалась значительной государственной поддержкой[19]. Согласно выданной грамоте, владельцы этой мануфактуры имели исключительное право на изготовление целого ряда дорогих тканей, освобождались от торговых пошлин и податей. Впоследствии мануфактура была перепродана купцу М.Г. Евреинову, также выходцу из еврейской семьи, принявшей крещение, а потом переселившейся в Россию еще в XVII в.[20] Но коммерческая деятельность Петра Павловича не ограничивалась лишь текстильным производством: он также участвовал в строительстве зеркального завода, а совместно с Александром Меншиковым владел прибыльными промыслами по добыче моржового, китового и трескового жира (ворвани) на Белом море, в котором, как отмечает С.Гинзбург, также участвовал и вышеупомянутый Г.Евреинов[21].
Однако в январе 1723 г. П.П. Шафиров по доносу был обвинен в казнокрадстве и предан уголовному суду, приговорен к лишению всего имущества и смертной казни[22]. Примечательно, что и на суде была озвучена версия о происхождении Петра Павловича Шафирова. Как сообщает биограф Шафирова А. Терещенко, на процессе Г.Г. Скорняков-Писарев «в протестах своих коснулся самаго происхождения обоих Шафировых[23], говоря, что они жидовской породы, холопьи дети, и имеют в Орше родственника еврея»[24]. Исследователи биографии Шафирова выдвигают различные причины обвинений в его адрес. Так, С. Гинзбург полагает, что обвинения А.Д. Меншикова (а именно он стал инициатором конфликта) были основаны на его личной неприязни к Шафирову, и одной из основных причин неприязни выступает сокрытие еврейского происхождения последнего[25]. С. Дудаков склонен считать, что в основе конфликта Шафирова и Меншикова лежали более глубокие причины. П.П. Шафирову, отцу пяти дочерей, удалось выдать их всех за представителей старой русской аристократии, чьи родословные вели к Рюриковичам и Гедиминовичам; сам же Меншиков, не отличавшийся знатным происхождением, не мог похвастать столь значительными родственными связями. Отсюда, как полагает Дудаков, конфликт Меншикова и Шафирова можно рассматривать как «столкновение новой знати со старой»[26], использующее еврейское происхождение лишь в качестве пункта обвинения.
Смертная казнь была заменена Шафирову ссылкой в Сибирь, откуда он вернулся в 1725 г., а затем был назначен президентом Коммерц-коллегии и сенатором. Умер Петр Павлович в 1739 г.
Отдельного внимания заслуживают родственники Петра Павловича Шафирова. В первую очередь его жена – Анна Степановна Копьева и ее отец Степан Копьев. Согласно переписной книге от 1684 г., жителями Новомещанской слободы в Москве были и евреи, очевидно крещеные. Среди них – будущий тесть Петра Павловича Шафирова – Степан Копьев, уроженец польской Дубровны, прежде служитель у боярина Семена Ивановича Заборовского. На момент переписи у него уже был сын Данилко (перепись указывала лишь детей мужского пола)[27]. Таким образом, женой П.П. Шафирова стала его соплеменница – дочь крещеного еврея.
Родственниками Шафировым приходились и Веселовские. Известно, что один из Веселовских оказывал услуги русской армии при взятии Смоленска в 1654 г., после чего вся семья крестилась и осталась на русской территории. Основатель рода Павел Веселовский был женат на Марии Николаевне Аршеневской, тоже дочери крещеного еврея, приходившейся родственницей Шафировым[28]. Традиционно принято говорить лишь об одном из сыновей Павла Веселовского, Абраме, известном нам, поскольку он оказался участником нескольких событий, попавших в поле зрение как еврейских, так и русских историков. Если верить версии С. Дудакова, Абрам Веселовский воспитывался в доме своего дяди Петра Павловича Шафирова. Впоследствии он стал личным секретарем Петра I, его адъютантом во время Полтавской битвы, а в 1715 г. был назначен резидентом в Вене. Также как и его родственник, Абрам Веселовский владел несколькими языками и обладал незаурядными дипломатическими способностями, чем и снискал расположение государя. В 1716-1717 гг. он участвовал в розыске царевича Алексея Павловича.
Находясь в Вене, Веселовский занимался подбором специалистов для работы в России и всячески рекомендовал царю Петру Алексеевичу еврейских врачей: «Евреи всегда отличались своими познаниями в медицинской науке, и только благодаря еврейским врачам возможно было успешно бороться со многими лютыми болезнями, между прочим и с лепрой[29]». Царский ответ на эту реплику нам уже известен: Петр написал, что ему безразлично вероисповедание специалиста, важны лишь его профессиональные навыки[30].
В рамках нашего исследования важно упомянуть еще о двух братьях Веселовских – Исааке и Федоре (возможно, они были братьями-близнецами). Оба они получили образование в немецкой школе в период с 1703 по 1706 гг. и после службы в Посольском приказе в качестве переводчиков с немецкого и латинского языков, были отправлены в Европу на дипломатическую службу: Исаак – в Данию и затем в Пруссию, а Федор – в Англию[31]. Впоследствии Федор Веселовский был церемониймейстером двора (с 1743 г.), а с 1760 г. – куратором Московского университета; в 1761 г. он стал кавалером ордена Александра Невского. Исаак Веселовский в 1741 г. был произведен в действительные статские советники, с 1745 г. он уже тайный советник, а в 1746 г., так же, как и его брат, награжден орденом Александра Невского. Их старший брат, Абрам Веселовский, по иронии судьбы оказавшийся более известным потомкам, уже в 1719 г. был отозван из Вены, но не вернулся в Россию, а попросил убежища в Англии; получив отказ английского парламента, он проживал в Швейцарии, очевидно, до конца своей жизни.
Во многих работах еврейских историков встречается также имя некоего Петра Вульфа, якобы также бывшего крещеным евреем. Сведений об этом человеке, к сожалению, крайне мало. Известно, что он вместе с П.П. Шафировым принимал участие в Великом посольстве 1697–1698 гг. в качестве переводчика, однако там он фигурирует как «немец выучивший русский язык»[32], – так же как и Шафиров, служивший в Посольском приказе. Основанием для идентификации его как крещеного еврея стало следующее высказывание: «До табели о рангах, титул тайнаго советника означал чело-века близкаго к государю, а не третию степень отличия; есть тому многие примеры: военачальникам, министрам и посланникам всегда приписывался оный; и незначущие люди, бывшие при Петре I, так были именованы: камердинер его Петр Вульф, жидовскаго происхождения, быв гвардии офицером, пожалован в тайные советники, а потом в камергеры, что доказывается патентом за государевой рукою ему данным и хранящимся у его потомства»[33]. К числу лиц еврейского происхождения, занимавших высокие посты, также относят и почт-директора барона Ф. Аша[34]. Однако здесь требуется более детальное биографическое исследование, как и в случае с Петром Вульфом.
До этого момента речь шла лишь о потомках ашкеназских евреев (об этом можно судить по их происхождению и именам). Однако именно при Петре I в России появляются представители и другой этнокультурной группы евреев – сефарды.
В бытность свою в Западной Европе с «Великим посольством», Петр I не обошел своим вниманием и евреев. В ходе визита в Амстердам российский император посетил синагоги: «да великие ж послы были в двух синагогах, и в тех показываны великим послам от рабинов на еврейском писме завет и пророчества, обвиты богатыми материями, и стоят в великих шафах»[35].
В Голландии Петр I познакомился с португальскими сефардами, в т.ч. и со знаменитым химиком Антонио Себа, с которым они совместно обсуждали коллекцию экспонатов для будущей Кунсткамеры[36]. В дальнейшем царь Петр и Антонио Себа продолжали общение через переписку, а в 1717 г. Петр Алексеевич вновь навестил старого знакомого в ходе второго путешествия в Западную Европу[37]. Но на этом контакты главы государства с евреями за границей не закончились. Из своей поездки в 1699 г. Петр привез, среди прочих, двух новых иностранцев – Антонио де Виеру и Яна Д'Акосту, по происхождению сефардских евреев.
Молодого моряка Антонио Мануэла де Виэйру Петр I принял к себе на службу в 1697 г. на должность пажа; как отмечают исследователи, их встреча произошла в Англии, хотя родители де Виэйры принадлежали к сефардской общине Амстердама[38]. По приезду в Россию именно де Виэйра, в крещении Антон Мануилович Девиер, стал первым генерал-полицмейстером молодого города Петербурга. Круг его обязанностей был весьма широк: строительство дорог, освещение улиц, вывоз мусора, обеспечение противопожарной безопасности и т.д. Благодаря своей энергии и трудолюбию, Девиеру удалось завоевать авторитет и снискать расположение государя. Кроме того, Антон Мануилович был известен в Петербурге не только как администратор, но и как организатор и участник «ассамблей», которые любил посещать сам царь. В 1726 г., уже после смерти Петра, Девиер был пожалован титулом графа и званием сенатора. Однако уже в 1727 г. против него был организован заговор под предводительством А.Д. Меншикова. Несколькими годами ранее Девиер изъявил желание жениться на сестре Меншикова – Анне Даниловне, но, получив отказ брата, на этом не остановился: соблазнив девушку, Девиер, уже при помощи царя, вновь обратился к Меншикову с просьбой руки сестры, и тот не смог отказать, опасаясь позора и гнева государя[39]. Но конфликт был не забыт, и когда началась борьба за власть после смерти Петра, Девиер примкнул к группировке, оппозиционной Меншикову. В результате победы последнего в 1727 г. Девиер был лишен всех титулов и отправлен в ссылку. Однако и в Сибири Девиер проявил свои административные таланты: заняв пост начальника Охотского порта, он зарекомендовал себя как деятельный и эффективный руководитель. Любопытно, что в отличие от других государевых слуг еврейского происхождения, Девиер, по-видимому, не подвергался обвинениям, связанным с его этническими корнями. Во всяком случае, в нашем распоряжении не обнаружилось ни одного свидетельства подобных обвинений. В 1743 г. Высочайшим указом Девиер был возвращен из ссылки, ему были возвращены все титулы и имущество. Вскоре Девиер был произведён в генерал-аншефы и вновь назначен генерал-полицмейстером Петербурга. Однако преклонный возраст и тяжелые испытания дали знать о себе многочисленными болезнями, и Девиер удалился в отставку «вплоть до выздоровления». Умер он в 1745 г., а его смерть была отмечена не только в русской, но и в португальской печати того времени[40].
Менее подробные биографические сведения нам известны о другом выкресте сефардского происхождения, привезенном в Россию из Западной Европы – Яне Д’Акосте[41]. Еврейская энциклопедия сообщает, что Акоста – «образованный марран», взятый Петром I на службу на должность придворного шута за свою эрудированность и находчивость[42]; в другой же статье сообщается о «португальском жиде Лакосте[43]». Как отмечает биограф Петра И. Голиков, Д’Акоста был «свойств живых и забавных», а кроме того, другие русские источники сообщают, что царя привлекали лингвистические познания шута в области Священного Писания: между государем и Д’Акостой частенько велись беседы на религиозные темы. Как отмечают исследователи А. Маркова и О. Виноградов, исключительные таланты Д’Акосты в шутовском деле были не единственной причиной, по которой еврей был принят на службу при дворе. Одной из новых функций шута при дворе Петра становится высмеивание средневековых традиций, русской знати и церковнослужителей[44]. Именно это и входило в обязанности Д’Акосты: он выступал «как орудие осмеивания грубых предразсудков и невежества тогдашняго русскаго общества»[45].
Еврейское происхождение придворного шута не было секретом для окружающих. Камер-юнкер Берхгольц, знакомый с жизнью при дворе Петра I лично, писал: «Этот Ла-Коста из жидов и человек чрезвычайно хитрый; прежде он был маклером в Гамбурге»[46]. О реальном вероисповедании Д'Акосты нам практически ничего неизвестно. Сведения о семье также весьма скудны: он прибыл в Россию вместе со своей женой и дочерью Сарой, которая была крещена именем Мария[47]. Д’Акоста продолжал свою карьеру в качестве придворного шута и при преемниках Петра, вплоть до его смерти в 1740 г. Впоследствии придворный медик Антонио Саншес, приобретший библиотеку покойного, написал в краткой биографии Д’Акосты следующее: «Некоторые говорят, что он умер… без религии, другие, что он умер евреем, и очень немногие, что он умер христианином: так всегда говорят о тех, кто сменил религию»[48]. Это высказывание, довольно обтекаемое и возможно намеренно неоднозначное, тем не менее, позволяет сделать вывод, что правоверным христианином Д’Акоста так и не стал.
Хотя в нашей статье речь идет о весьма немногочисленной группе государевых слуг еврейского происхождения в первой половине XVIII в., сам факт участия крещеных евреев и их потомков в делах государственной важности, на наш взгляд, весьма примечателен. Сложившаяся на рубеже XVII-XVIII вв. историко-культурная ситуация обусловила возможность успешной и довольно быстрой интеграции неофитов в русское общество, преимущественно во втором поколении. Подобная благоприятная ситуация позволила академику В.Н. Топорову назвать этих людей «баловнями судьбы»[49]. Евреи-выкресты на государственной службе приняли активное участие в проведении в жизнь петровских преобразований. Будучи «новыми людьми» в русском обществе, они, очевидно, легче воспринимали нововведения и оказывались в авангарде как на политическом, так и экономическом поприще . Особое внимание стоит уделить участию крещеных евреев в дипломатической деятельности. Знание иностранных языков и служба в Посольском приказе нередко становились залогом дальнейших успехов на служебном поприще[50]. При этом можно сделать вывод о том, что несмотря на свой разрыв с еврейской общиной, связь с еврейским миром в более широком масштабе не прерывалась: это проявляется как в непосредственных контактах с евреями (Абрам Веселовский и еврейские врачи в Вене и т.д.), так и в контактах между крещеными евреями (брак Шафирова и Копьевой, сотрудничество с Евреиновыми и т.д.).
Однако «баловнями судьбы» в действительности можно назвать лишь тех, о ком непосредственно шла речь в статье. В последующих поколениях выкрестов, принимавших активное участие в государственной деятельности, нередко наблюдались «сбои» и, по сути, маргинализация отдельных членов семьи. Так, сын Петра Павловича Шафирова, Исай[51], изначально пошедший по стопам отца, впоследствии оказался в монастыре, в связи с подозрениями в душевном нездоровье и пьянстве. А внуки славного генерал-полицмейстера Санкт-Петербурга Антона Мануиловича Девиера оказались под следствием: Петр Антонович Девиер обвинен в краже, а Борис Антонович — в разбойном нападении[52].