Как известно, в первой половине ХХ в. антисемитизм расцветал пышным цветом не только в протестантской Германии, но и в православной России времён поздней империи. Печально, но враждебное отношение к евреям напрямую связано с христианским наследием, причём как на западе, так и на востоке Европы. Неслучайно организация румынских фашистов «Железная гвардия» (она же «Легион Михаила Архангела»), действовавшая в 1927–1941 гг. и известная своей антиеврейской направленностью, напрямую апеллировала к православным ценностям. История румынской «гвардии» показала, что православный фашизм принципиально возможен – по крайней мере, как идеология. А значит, возможно такое прочтение христианских текстов, которое ведёт к нагнетанию ненависти в отношении еврейского меньшинства.
Американский исследователь Джошуа Трахтенберг, опубликовавший свою книгу «Дьявол и евреи» в разгар Второй мировой войны, в 1943 году[1], отмечал, что спровоцированная нацизмом европейская антиеврейская истерия не была бы возможна без сохранявшегося в Европе первой половины ХХ столетия культурно-психологического наследия «средневекового взгляда на евреев». Этот специфический взгляд был порождён и легитимизирован соответствующими христианскими представлениями Средних веков, зачастую имевшими низовой, народно-религиозный характер, но при этом бравшими за основу официальные вероучительные тексты и доктрины церкви. По словам Трахтенберга, антиеврейские представления старше христианства, но уникальный «дьявольский», «демонический» статус опаснейших врагов христианской цивилизации евреи получили именно благодаря своей исконной оппозиции по отношению к церкви.
В древности и в Средние века еврейская национальность была неотделима от религиозного статуса еврея как приверженца традиционной религии своего народа – иудаизма. Поэтому антисемитизм прошлого прежде всего принимал форму негативного отношения к еврейской религии (антииудаизм в настоящее время понимается специалистами как один из вариантов антисемитской ксенофобии), хотя и не исчерпывался одной лишь враждой на религиозной почве. Конфликты между иудеями, не признававшими Христа Мессией, и христианами начались уже вскоре после возникновения самой христианской веры.
Новый завет даже первым мучеником в истории христианства называет «апостола от 70-ти» Стефана, который был убит иудеями за свою религиозную проповедь (Деян. 6–7). Это очень показательно: впервые мученическую смерть, согласно церковным представлениям, христианин принял именно от иудеев, а не от римлян. Уже в Откровении Иоанна Богослова иудеи названы «сборищем сатанинским» (Откр. 2:9, 3:9).
Христианская патристика восприняла этот негативный образ еврея и его веры. Например, Иоанн Златоуст, один из самых авторитетных святых отцов православной Церкви, разделял представление о евреях-«христоубийцах» и был активным противником иудаизма. К примеру, он утверждал следующее:
«…Синагога бесчестнее и всякой корчемницы, потому что служит убежищем не просто для разбойников и торгашей, но для демонов; а вернее сказать, не синагоги только (служат таким убежищем), но и самые души иудеев…»[2]
Отрицательный взгляд на приверженцев иудаизма разделяли и многие другие византийские церковные писатели, представляя евреев как сообщников сатаны.
Православный «народ церковный» на протяжении древности и Средних веков, в свою очередь, видел в антииудейском векторе проповеди церкви обоснование для своевольного насилия в отношении евреев (погромов, изгнаний из города и так далее). В европейской народной культуре, в том числе у православных восточных славян, в течение истории сформировался комплекс представлений о евреях как о «чужих», сотканный из откровенных нелепостей и басен. Например, существовало представление о специфическом запахе еврея, якобы присущем ему. Такие же предрассудки, впрочем, существовали у европейских народов и в отношении других чужаков: у болгар было распространено представление о зловонии турок, у чехов — о дурном запахе цыган.
Всё вышесказанное характерно и для истории Руси. Под влиянием Византии русское духовенство уже в XI в. вело интенсивную полемику с иудаизмом. В житии Феодосия Печерского есть указание на то, что святой ходил по ночам к евреям и спорил с ними о вере, надеясь на то, что те убьют его и тем самым сделают мучеником за Христа:
«Ещё и такой обычай имел блаженный: нередко вставал ночью и тайно уходил к жидам, спорил с ними о Христе, укоряя их, и этим им досаждая, и называя их отступниками и беззаконниками, и ожидая, что после проповеди о Христе он будет ими убит».[3]
В 1113 г. в Киеве, согласно Повести временных лет, произошёл первый в истории Руси и России еврейский погром – вызванный, судя по всему, во многом экономическими и политическими причинами.
Особенно актуальным для России «еврейский вопрос» стал в XVIII в., с присоединением территорий Речи Посполитой, густо населённых иудеями. Именно тогда, как отметили в своих работах современные исследователи Леонид Кацис[4] и Александр Панченко,[5] в империю с Запада «в готовом виде» проникло множество предрассудков о евреях, включая знаменитый «кровавый навет».
При этом, как подчеркнул Кацис, в публичный дискурс «просвещённого общества» России предубеждения против «еврейства» проникали вовсе не из фольклора, а из среды образованных представителей православной церкви. Например, известные «Протоколы сионских мудрецов» (сфабрикованная антисемитская фальшивка, «раскрывающая» якобы имеющиеся у евреев планы по установлению мирового господства) были впервые опубликованы в нашей стране известным российским православным религиозным писателем Сергеем Нилусом в начале ХХ в.
История еврейских погромов и антиеврейской политики власти в Российской империи, а также проблема отношения русских писателей и религиозных философов к «еврейскому вопросу» достаточно хорошо исследованы. Значительно меньше внимания уделяется вопросу об отношении к евреям со стороны русского православного духовенства. При этом исследование церковного отношения к еврею (иудею) не менее важно, поскольку даже неприятие еврея на «светском» — например, политическом или экономическом — уровне, с применением вполне «мирских», в т.ч. не санкционированных церковью методов противоборства, часто имеет в своей основе определённые религиозные представления.
Представители клира в своих заявлениях, безусловно, не могли не руководствоваться сакральным авторитетом Священного Писания и Священного Предания — этого требовали как положения православной веры, так и важная для служителей Христа «церковная дисциплина». При этом, как уже было сказано, различные социально-исторические и культурные факторы привели к тому, что Писание и Предание оказались наполнены антииудейским, а подчас и откровенно антисемитским духом.
Руководствуясь этим наследием, положения которого понимались христианскими спикерами как незыблемые и вечные, антисемитские выпады позволяли себе представители как Римско-католической (тоже почитающей святоотеческое Предание), так и православной церкви. Религиовед Юрий Табак пишет: «В самом деле: если, например, Иоанн Златоуст, один из наиболее почитаемых Отцов Церкви, называл евреев „нечистыми и мерзкими“, а синагогу „убежищем демонов“, то почему исповедующий святость Предания православный должен думать иначе? А ведь почти все наиболее почитаемые отцы Церкви в своём отношении к евреям ушли недалеко от Иоанна Златоуста».[6]
Это означает, что негативное отношение к евреям со стороны представителей русского православного духовенства (там, где оно имело место) было тесно связано с традиционным христианским антииудаизмом, то есть принимало форму прежде всего «религиозного антисемитизма», как его определял впоследствии русский религиозный философ Николай Бердяев.[7]
Французский историк Леон (Лев) Поляков в своей известной работе «История антисемитизма» утверждал, что из среды российских клириков не вышли крупные представители антисемитской пропаганды. В частности, по его словам, «Ни один русский священник и ни один квалифицированный богослов не согласились выступить в качестве свидетелей обвинения… В том, что касалось богословской экспертизы, пришлось прибегнуть к католическому священнику».[8] Однако такое утверждение не совсем точно.
Действительно, во время знаменитого процесса 1913 г. по делу еврея Менделя Бейлиса, обвинённого в ритуальном убийстве мальчика Андрея Ющинского, официально православная церковь Российской империи не поддержала «кровавый навет». Историк Сергей Фирсов отмечает: «В качестве экспертов на суд были приглашены выдающиеся православные богословы, профессора духовных академий П. К. Коковцов, П. В. Тихомиров и И. Г. Троицкий. Все профессора единодушно отвергли тезис о „ритуальной“ подоплёке „дела“, а П. В. Тихомиров даже специально подчеркнул, что, в отличие от Католической, Православная Церковь активного участия в поддержании ритуального обвинения никогда не принимала».[9]
Однако в среде православного клира были авторитетные лица, которые придерживались точки зрения, что «кровавый навет» является правдой, а не выдумкой. В частности, священнослужитель русской церкви, профессор богословия и правый монархист отец Тимофей Буткевич в 1913 г. выступал с докладом «О смысле и значении кровавых жертвоприношений в дохристианском мире и о так называемых „ритуальных убийствах“» по поводу дела Бейлиса. В докладе приводился длинный список убийств, якобы совершённых евреями с ритуальными целями. Автор стремился к тому, «чтобы самый упорный скептик мог видеть, что евреями были совершаемы обескровления и умерщвления христианских детей с целью употребления их крови при религиозных обрядах и при суеверном лечении различных болезней».[10]
У богослова звучали и нотки конспирологии. В частности, по его мнению, книги, издававшиеся в прошлом отдельными энтузиастами ради того, чтобы обнажить «преступления» евреев перед общественностью, якобы массово скупались последними с целью уничтожения — лишь бы «правда» не вылезла на свет. Впрочем, опираясь на идеи знаменитого Владимира Даля, также разделявшего убеждение в обоснованности «кровавого навета», Буткевич допускал, что ритуальные убийства могли практиковать не все евреи, а только представители хасидизма (мистического течения в иудаизме). Тем не менее, важно уже то обстоятельство, что о.Тимофей принципиально соглашался с наветом, несмотря на некоторые свои осторожные оговорки.
Принципиальную возможность наличия практики кровавых ритуалов у иудеев допускал и о.Павел Флоренский. Попытку опровергнуть существование подобных обрядов, в т.ч. со стороны вышеупомянутого православного богослова Троицкого, священник назвал «чепухой». В письме религиозному философу Василию Розанову от 28 сентября 1913 г., высказываясь по поводу дела об убиении Ющинского, Флоренский даже выказал воодушевление по поводу вероятности бытования подобных практик.[11]
Логика была такова: если в мире до сих пор живо серьёзное отношение к ритуалу и крови (а значит, и к вере вообще), значит, материалистические воззрения всё ещё не одержали окончательной победы над религиозными. Такова была реакция священника на общий кризис религиозности в просвещённых кругах, характерный для эпохи модерного позитивизма и рационализма. Флоренский вопрошал: «…Те, кто существенно и в корне отвергают ритуальные убийства, неужели они могут быть христианами и исповедовать спасительность Богоубийства?».[12]
При этом, по другому письму 1913 г. тому же Розанову, заметно, что «еврейство» весьма пугало Флоренского, представляясь ему в довольно зловещих очертаниях: «Заметьте, адвокатство, вообще „просвещённость“ — это они изобрели. Борьбу с Церковью католическою — это они подняли. Гуманизм вытек из Каббалы».[13]
Другими словами, о.Павел считал евреев враждебно настроенными по отношению к христианским религиозным ценностям, полагал, что они якобы стремятся отобрать у православных «нашу веру».
В какой-то момент в письме проскальзывают откровенно панические нотки: Флоренский заявляет, что евреи «размножаются быстрее нас» (что характерно, «нас» священник определял термином «арийцы») и скоро добьются численного превосходства над христианами. Автор письма считал, что единственным действенным средством против такого исхода может быть лишь массовое оскопление всех евреев. Но, как он сам отмечал, применение таких мер для православного человека невозможно, поскольку означало бы прямое отречение от заветов христианской веры. Из этого делался вывод, что христиане-«арийцы» в своей борьбе с «жидовством» обречены на поражение. Признаки грядущего фиаско Флоренский видел и в своём настоящем. Так, о представителях общественности, выступивших против «кровавого навета» на Бейлиса, священник высказался так: «Их обработали евреи отлично».
Антисемитская пропаганда Российской империи приучала своих потребителей видеть в евреях постоянную угрозу, и подобные тенденции только усилились во время Первой русской революции. Даже Николай II был убеждён, что революция 1905 г. – дело рук «сионских мудрецов», пока до его сведения не довели информацию о подложности вышеупомянутых «Протоколов».
Один из значительных представителей русской православной иерархии, Андроник (Никольский), причисленный постсоветской РПЦ МП к лику святых как священномученик, прямо утверждал, что революционеры (которых он уничижающе называл «красносотенцами») были руководимы «обнаглевшими тогда жидами»: «…Революция эта, по камертону от жидовско-масонского всемирного заговора против нас, устроена была жидами и всеми инородцами вместе с русскими, изменившими своим историческим заветам».[14]
Якобы евреи даже смогли установить свой контроль над «передовой прессой» в период революционных событий, но получили отпор со стороны патриотически настроенного народа. В ответ на подобную проправительственную пропаганду, по словам современного историка Сергея Ильина, «оппозиция пустила в оборот легенду об инспирированных правительством еврейских погромах, организованных и проведённых т. н. „чёрными сотнями“, объединившими всех тайных и явных агентов Департамента полиции. Русской православной церкви приписывалась роль идейного вдохновителя погромов…»[15]
Последовательно антиеврейскую и антииудейскую линию проводил в своих публикациях архиепископ Никон (Рождественский). Называя антисемитизм «в сущности, здоровым направлением» и выступая с консервативных позиций, Никон настаивал на том, что евреи и христиане не могут верить в одного и того же Бога. Он был убеждён, что православные верят в Бога правильного, а евреи якобы поклоняются дьяволу. Более того, по его мнению, «жиды давно забыли Библию, как таковую, и почивают на её букве, даже и букву не выполняя, а вместо неё приняли завет сатаны – талмуд» (священная книга иудаизма, Талмуд, в отличие от Библии, в тексте Никона записана со строчной буквы). Также архиепископ выступал против дарования иудеям права носить христианские имена (то есть имена прославленных церковью святых), утверждая, что подобное «глубоко оскорбительно было бы для православной веры, для угодников Божиих, для Самого Господа нашего Иисуса Христа…».[16]
Следует отметить, что даже явно враждебно настроенные по отношению к иудаизму и «еврейству» представители клира не могли игнорировать прямое указание Священного Писания на то, что «весь Израиль спасётся» (Рим. 11:26), и даже «ожесточение» и «непослушание» иудеев являются временными, «ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать» (Рим. 11:32). Павла Флоренского это новозаветное обетование приводило в ужас, поскольку казалось ему неумолимым свидетельством грядущей победы евреев как избранного Богом народа над христианами. По мнению о.Павла, именно народ-Израиль, в рамках библейской логики, даже после отвержения иудеями Христа всё ещё находится в смысловом центре мировой истории. Христиане же в глазах Бога, по мнению священника, продолжают оставаться аутсайдерами, подобно древним ветхозаветным язычникам. Ведь противопоставить слову Писания ничего нельзя: «Обетования Божии нетленны».
Даже Никон (Рождественский) вынужден был на основании вышеприведённого свидетельства апостола Павла из Послания к Римлянам признать, что духовное «ослепление» иудеев — «не навсегда». В будущем они должны обратиться ко Христу, но архиепископ настаивал на том, что современные ему последователи иудаизма пока ещё продолжали оставаться врагами церкви и находиться «в отвержении от Бога».
Несмотря на все вышесказанное, по мнению Юрия Табака, подлинно общецерковная позиция по «еврейскому вопросу» в России времён поздней империи попросту не была сформулирована. При распространенности антииудейских и даже антиеврейских воззрений в среде представителей духовенства, дальше острых полемических высказываний дело обычно не шло. Более того, многие представители церкви выступали в защиту евреев как притесняемого меньшинства. Так, православная церковь России начала ХХ века последовательно осуждала еврейские погромы: «Постановления Синода, обращения консисторий не содержали ни одного не только открытого, но и завуалированного призыва к погрому. Более того, церковь погромам противодействовала».[17]
В момент эскалации насилия в отношении евреев многие православные иерархи публично осудили подобные беспорядки. Епископ Чигиринский Платон даже выходил в городе Подоле против погромщиков с крестным ходом и вставал перед толпой на колени, убеждая её пощадить евреев. В ответ иудейские общины выражали свою признательность «преосвященным» за такую позицию.
Хоть русское православие ещё со времен позднего модерна и до настоящего момента никак не преодолеет полностью инерцию антииудаизма и настоящего антисемитизма, серьёзные положительные сдвиги в этом деле, наметившиеся в ХХ в., определённо есть. Значительную роль здесь сыграли русские религиозные философы первой половины столетия. В частности, цитируя католического автора, Николай Бердяев в 1938 г. замечал по поводу преследований евреев в нацистской Германии: «Забывают или не хотят знать, что наш Бог, ставший человеком, еврей, еврей по преимуществу, по природе, что мать его еврейка, цветок еврейской расы, что апостолы были евреи, также как и все пророки, наконец, что наша священная литургия почерпнута из еврейских книг. Но тогда как выразить чудовищность оскорбления и кощунства, которое представляет собой унижение еврейской расы?». Философ писал, что преследование евреев под предлогом обвинения в «христоубийстве» слишком походит на языческий, то есть явно нехристианский обычай родовой мести: «Мстительные чувства греховны, и в них подобает каяться».[18] Он считал весьма показательным тот факт, что германский национал-социалистический антисемитизм в итоге вылился и в антихристианство.
Итоги Нюрнберга привели к переоценке религиозных ценностей в христианском мире, породив «богословие после Освенцима». В конечном счете II Ватиканский собор Римско-католической церкви снял с евреев обвинение в «богоубийстве». На это событие был отклик и в православном мире: архиепископ Иоанн (Шаховской) назвал решение католического собора «явлением христианской мировой совести». Он же констатировал следующее: «„Юридически“ не виновны в распятии Иисуса Христа даже евреи иерусалимские I века, не имеющие отношения к вине Иуды, первосвященников или римских воинов, фактических исполнителей Голгофской казни. Тем более не виновны в Голгофе — юридически же – следующие поколения людей». Вина за распятие Иисуса, в понимании о.Иоанна, является виной метафизической, лежащей на всём человечестве и заключающейся в постоянном греховном отступлении людей от Божественных заветов. Ведь любые грешники, согласно апостолу Павлу, «снова распинают в себе Сына Божия и ругаются Ему» (Евр. 6:6). Архиепископ особенно отметил: «Волны антисемитизма, до сих пор ходящие по миру, ничем не могут быть оправданы в христианском обществе».[19]